Затем он предпринял
устройство глубокого канала, который перехватывал бы у самого города воды
Тибра, чтобы повернуть течение реки к Цирцеям и заставить Тибр впадать в
море у Таррацины, сделав таким образом более безопасным и легким плавание
для купцов, направляющихся в Рим. Кроме этого, он хотел осушить болота близ
городов Пометии и Сетии с тем, чтобы предоставить плодородную землю многим
десяткам тысяч людей. Далее, он хотел возвести плотину в море вблизи Рима и,
расчистив мели у Остийского берега, устроить надежные гавани и якорные
стоянки для имеющего столь важное значение судоходства. Таковы были его
приготовления.
LIX. ОСТРОУМНО задуманное и завершенное им устройство календаря с
исправлением ошибок, вкравшихся в летосчисление, принесло огромную пользу.
Дело не только в том, что у римлян в очень древние времена лунный цикл не
был согласован с действительною длиною года, вследствие чего
жертвоприношения и праздники постепенно передвигались и стали приходиться на
противоположные первоначальным времена года: даже когда был введен солнечный
год, который и применялся в описываемое нами время, никто не умел
рассчитывать его продолжительность, и только одни жрецы знали, в какой
момент надо произвести исправление, и неожиданно для всех включали вставной
месяц, который они называли мерцедонием. Говорят, впервые еще Нума стал
вставлять дополнительный месяц, найдя в этом средство для исправления
погрешности в календаре, однако средство, действительное лишь на недолгое
время. Об этом говорится в его жизнеописании. Цезарь предложил лучшим ученым
и астрологам разрешить этот вопрос, а затем, изучив предложенные способы,
создал собственный, тщательно продуманный и улучшенный календарь. Римляне до
сих пор пользуются этим календарем и, по-видимому, у них погрешностей в
летосчислении меньше, чем у других народов. Однако и это преобразование дало
людям злокозненным и враждебным власти Цезаря повод для обвинений. Так,
например, известный оратор Цицерон, когда кто-то заметил, что «завтра
взойдет созвездие Лиры», сказал: «Да, по указу», как будто бы и это явление,
происходящее в силу естественной необходимости, могло произойти по желанию
людей.
LX. СТРЕМЛЕНИЕ Цезаря к царской власти более всего возбуждало явную
ненависть против него и стремление его убить. Для народа в этом была главная
вина Цезаря; у тайных же недоброжелателей это давно уже стало благовидным
предлогом для вражды в нему. Люди, уговаривавшие Цезаря принять эту власть,
распространяли в народе слух, якобы основанный на Сивиллиных книгах, что
завоевание парфянского царства римлянами возможно только под
предводительством царя, иначе же оно недостижимо. Однажды, когда Цезарь
возвратился из Альбы в Рим, они отважились приветствовать его как царя. Видя
замешательство в народе, Цезарь разгневался и заметил на это, что его зовут
не царем, а Цезарем.
Видя
замешательство в народе, Цезарь разгневался и заметил на это, что его зовут
не царем, а Цезарем. Так как эти слова были встречены всеобщим молчанием,
Цезарь удалился в настроении весьма невеселом и немилостивом.
В другой раз сенат назначил ему какие-то чрезвычайные почести. Цезарь
сидел на возвышении для ораторов. Когда к нему подошли консулы и преторы
вместе с сенатом в полном составе, он не поднялся со своего места, а
обращаясь к ним, словно к частным лицам, отвечал, что почести скорее следует
уменьшить, чем увеличить. Таким поведением он вызвал, однако, недовольство
не только сената, но и среди народа, так как все считали, что в лице сената
Цезарь нанес оскорбление государству. Те, кому можно было не оставаться
долее, тотчас же покинули заседание, сильно огорченные. Тогда Цезарь, поняв,
что их поведение вызвано его поступком, тотчас возвратился домой, и в
присутствии друзей откинул с шеи одежду, крича, что он готов позволить
любому желающему нанести ему удар. Впоследствии он оправдывал свой поступок
болезнью, которая не дает чувствам одержимых ею людей оставаться в покое,
когда они, стоя, произносят речь к народу; болезнь эта быстро приводит в
потрясение все чувства: сначала она вызывает головокружение, а затем
судороги. Но в действительности Цезарь не был болен: передают, что он хотел,
как и подобало, встать перед сенатом, но его удержал один из друзей или,
вернее, льстецов — Корнелий Бальб, который сказал: «Разве ты не помнишь, что
ты Цезарь? Неужели ты не потребуешь, чтобы тебе оказывали почитание, как
высшему существу?»
LXI. К ЭТИМ случаям присоединилось еще оскорбление народных трибунов.
Справлялся праздник Луперкалий, о котором многие пишут, что в древности это
был пастушеский праздник; в самом деле, он несколько напоминает аркадские
Ликеи. Многие молодые люди из знатных семейств и даже лица, занимающие
высшие государственные должности, во время праздника пробегают нагие через
город и под смех, под веселые шутки встречных бьют всех, кто попадется им на
пути, косматыми шкурами. Многие женщины, в том числе и занимающие высокое
общественное положение, выходят навстречу и нарочно, как в школе,
подставляют обе руки под удары. Они верят, что это облегчает роды
беременным, а бездетным помогает понести. Это зрелище Цезарь наблюдал с
возвышения для ораторов, сидя на золотом кресле, разряженный, как для
триумфа. Антоний в качестве консула также был одним из зрителей священного
бега. Антоний вышел на форум и, когда толпа расступилась перед ним, протянул
Цезарю корону, обвитую лавровым венком. В народе, как было заранее
подготовлено, раздались жидкие рукоплескания. Когда же Цезарь отверг корону,
весь народ зааплодировал. После того как Антоний вторично поднес корону,
опять раздались недружные хлопки. При вторичном отказе Цезаря вновь
рукоплескали все.