ФИЛИПП видел, что Александр от природы упрям, а когда рассердится,
то не уступает никакому насилию, но зато разумным словом его легко можно
склонить к принятию правильного решения; поэтому отец старался больше
убеждать, чем приказывать. Филипп не решался полностью доверить обучение и
воспитание сына учителям музыки и других наук, входящих в круг общего
образования, считая, что дело это чрезвычайно сложное и, как говорит Софокл,
Кормило нужно тут и твердая узда.
Поэтому царь призвал Аристотеля, самого знаменитого и ученого из
греческих философов, а за обучение расплатился с ним прекрасным и достойным
способом: Филипп восстановил им же самим разрушенный город Стагиру, откуда
Аристотель был родом, и возвратил туда бежавших или находившихся в рабстве
граждан. Для занятий и бесед он отвел Аристотелю и Александру рощу около
Миезы, посвященную нимфам, где и поныне показывают каменные скамьи, на
которых сидел Аристотель, и тенистые места, где он гулял со своим учеником.
Александр, по-видимому, не только усвоил учения о нравственности и
государстве, но приобщился и к тайным, более глубоким учениям, которые
философы называли «устными» и «скрытыми» и не предавали широкой огласке.
Находясь уже в Азии, Александр узнал, что Аристотель некоторые из этих
учений обнародовал в книгах, и написал ему откровенное письмо в защиту
философии, текст которого гласит: «Александр Аристотелю желает благополучия!
Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для
устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те
самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я
хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о
высших предметах. Будь здоров». Успокаивая уязвленное честолюбие Александра,
Аристотель оправдывается, утверждая, что эти учения хотя и обнародованы, но
вместе с тем как бы и не обнародованы. В самом деле, сочинение о природе
было с самого начала предназначено для людей образованных и совсем не
годится ни для преподавания, ни для самостоятельного изучения.
VIII. МНЕ КАЖЕТСЯ, что и любовь к врачеванию Александру более, чем
кто-либо другой, внушил Аристотель. Царь интересовался не только отвлеченной
стороной этой науки, но, как можно заключить из его писем, приходил на
помощь заболевшим друзьям, назначая различные способы лечения и лечебный
режим. Вообще Александр от природы был склонен к изучению наук и чтению
книг. Он считал, и нередко говорил об этом, что изучение «Илиады» — хорошее
средство для достижения военной доблести. Список «Илиады», исправленный
Аристотелем и известный под названием «Илиада из шкатулки», он всегда имел
при себе, храня его под подушкой, вместе с кинжалом, как об этом сообщает
Онесикрит.
Так как в глубине Азии Александр не имел под рукой никаких иных
книг, Гарпал по приказу царя прислал ему сочинения Филиста, многие из
трагедий Еврипида, Софокла и Эсхила, а также дифирамбы Телеста и Филоксена.
Александр сначала восхищался Аристотелем и, по его собственным словам, любил
учителя не меньше, чем отца, говоря, что Филиппу он обязан тем, что живет, а
Аристотелю тем, что живет достойно. Впоследствии царь стал относиться к
Аристотелю с подозрительностью, впрочем не настолько большою, чтобы
причинить ему какой-либо вред, но уже самое ослабление его любви и
привязанности к философу было свидетельством отчуждения. Однако врожденные и
привитые ему с детства рвение и страсть к философии не угасли в душе
Александра, как это доказывают почести, оказанные им Анаксарху, пятьдесят
талантов, посланные Ксенократу, и заботы о Дандамиде и Калане.
IX. КОГДА Филипп пошел походом против византийцев, Александр, которому
было только шестнадцать лет, остался правителем Македонии, и ему была
доверена государственная печать. За это время Александр покорил восставших
медов, захватил их город, изгнал оттуда варваров и, заселив его
переселенцами из различных мест, назвал Александрополем. Александр
участвовал также в битве с греками при Херонее и, говорят, первый бросился в
бой со священным отрядом фиванцев. И в наши дни показывают старый дуб у реки
Кефиса — так называемый дуб Александра, возле которого стояла его палатка;
неподалеку находятся могилы македонян. За все это Филипп, естественно, очень
любил сына, так что даже радовался, когда македоняне называли Александра
своим царем, а Филиппа полководцем.
Однако неприятности в царской семье, вызванные браками и любовными
похождениями Филиппа, перешагнули за пределы женской половины его дома и
стали влиять на положение дел в государстве; это порождало многочисленные
жалобы и жестокие раздоры, которые усугублялись тяжестью нрава ревнивой и
скорой на гнев Олимпиады, постоянно восстанавливавшей Александра против
отца. Самая сильная ссора между ними произошла по вине Аттала на свадьбе
Клеопатры, молодой девушки, с которой Филипп вступал в брак, влюбившись в
нее несмотря на свой возраст. Аттал, дядя невесты, опьянев во время
пиршества, стал призывать македонян молить богов, чтобы у Филиппа и
Клеопатры родился законный наследник престола. Взбешенный этим Александр
вскричал: «Так что же, негодяй, я по-твоему незаконнорожденный, что ли?» — и
швырнул в Аттала чашу. Филипп бросился на сына, обнажив меч, но по счастью
для обоих гнев и вино сделали свое дело: царь споткнулся и упал. Александр,
издеваясь над отцом, сказал: «Смотрите люди! Этот человек, который
собирается переправиться из Европы в Азию, растянулся, переправляясь от ложа
к ложу». После этой пьяной ссоры Александр забрал Олимпиаду и, устроив ее
жить в Эпире, сам поселился в Иллирии.