В месяце боэдромионе, приблизительно в то время, когда в Афинах
начинают справлять таинства, произошло лунное затмение. На одиннадцатую ночь
после затмения, когда оба войска находились уже на виду друг у друга, Дарий
приказал воинам оставаться в строю и при свете факелов устроил смотр.
Александр же, пока македоняне спали, вместе с предсказателем Аристандром
совершал перед своей палаткой какие-то тайные священные обряды и приносил
жертвы богу Фобосу. Вся равнина между Нифатом и Гордиейскими горами была
освещена огнями варварского войска, из лагеря персов доносился неясный гул,
подобный шуму безбрежного моря. Старейшие из приближенных Александра, и в
особенности Парменион, были поражены многочисленностью врага и говорили друг
другу, что одолеть такое войско в открытом бою было бы слишком трудным
делом. Подойдя к царю, только что закончившему жертвоприношения, они
посоветовали Александру напасть на врагов ночью, чтобы темнотою было скрыто
то, что в предстоящей битве может внушить наибольший страх македонянам.
Знаменитый ответ Александра: «Я не краду победу» — показался некоторым
чересчур легкомысленным и неуместным перед лицом такой опасности. Другие
считали, что Александр твердо уповал на свои силы и правильно предвидел
будущее. Он не хотел, чтобы Дарий, обвинявший в прежней неудаче горы,
теснины и море, усмотрел причину своего нынешнего поражения в ночном времени
и темноте и отважился бы еще на одну битву. Александр понимал, что Дарий,
располагающий столь великими силами и столь обширной страной, из-за
недостатка людей или вооружения войны не прекратит, но сделает это только
тогда, когда, побежденный в открытом сражении, потеряет мужество и утратит
надежду.
XXXII. ПРИБЛИЖЕННЫЕ покинули царя, и Александр прилег отдохнуть в своей
палатке; говорят, он так крепко проспал остаток ночи, что, против
обыкновения, не проснулся на рассвете. Удивленные этим полководцы сами
отдали первый приказ воинам — приступать к завтраку. Время не позволяло
медлить долее, и Парменион, войдя в палатку и встав рядом с ложем
Александра, два или три раза окликнул его. Когда Александр проснулся,
Парменион спросил, почему он спит сном победителя, хотя впереди у него
величайшее сражение. Александр, улыбнувшись, сказал: «А что? Разве ты не
считаешь, что мы уже одержали победу, хотя бы потому, что не должны более
бродить по этой огромной и пустынной стране, преследуя уклоняющегося от
битвы Дария?»
Не только перед битвой, но и в разгар сражения Александр проявил себя
великим воином, никогда не теряющим мужества и присутствия духа. В бою левый
фланг, находившийся под командованием Пармениона, стал в беспорядке
отступать, теснимый бактрийской конницей, которая с шумом и криком
стремительно ударила на македонян, в то время как всадники Мазея обошли
фалангу и напали на охрану обоза.
Парменион через гонцов сообщил Александру,
что лагерь и обоз будут потеряны, если царь немедленно не пришлет тыловым
отрядам сильное подкрепление, сняв для этого часть войске передней боевой
линии. Как раз в это время Александр подавал окружавшим его воинам сигнал к
наступлению. Услышав просьбу о помощи, он воскликнул, что Парменион,
наверное, не в своем уме, если в расстройстве и волнении забыл, что
победителям достанется все имущество врагов, а побежденным следует
заботиться не об имуществе и рабах, а о том, чтобы, храбро сражаясь, со
славой принять смерть.
Приказав передать это Пармениону, Александр надел шлем. Все остальные
доспехи он надел еще в палатке: сицилийской работы гипендиму с поясом, а
поверх нее двойной льняной панцирь, взятый из захваченной при Иссе добычи.
Железный шлем работы Теофила блестел так, словно был из чистого серебра. К
нему был прикреплен усыпанный драгоценными камнями железный щиток,
защищавший шею. Александр носил меч, подарок царя китийцев, удивительно
легкий и прекрасной закалки; в сражениях меч обычно был его главным оружием.
Богаче всего был плащ, который царь надел поверх доспехов. Это одеяние
работы Геликона Старшего Александру подарили в знак уважения жители города
Родоса, и он, готовясь к бою, всегда надевал его. Устанавливая боевой
порядок, отдавая приказы, ободряя воинов и проверяя их готовность, Александр
объезжал строй не на Букефале, а на другом коне, ибо Букефал был уже немолод
и его силы надо было щадить. Но перед самым боем к царю подводили Букефала,
и, вскочив на него, Александр тотчас начинал наступление.
XXXIII. ДОЛГИЙ разговор с фессалийцами и остальными греками, которые с
громким криком призывали его вести их на варваров, придал Александру еще
больше твердости, и, взяв копье в левую руку, а правую подняв вверх, он, как
рассказывает Каллисфен, обратился к богам с мольбой, чтобы они, если он дей-
ствительно сын Зевса, помогли грекам и вдохнули в них мужество. Прорицатель
Аристандр в белом одеянии и золотом венке, скакавший рядом с царем, показал
на орла, парившего над головой Александра и летевшего прямо в сторону
врагов. Все видевшие это воодушевились. Воины ободряли друг друга, и
фаланга, вслед за конницей, хлынула на врага. Варвары отступили прежде, чем
передние ряды успели завязать бой. Яростно преследуя разбитого врага,
Александр теснил персов к центру неприятельского расположения, где находился
сам Дарий. Александр приметил его издалека, сквозь передние ряды персидских
воинов, — Дарий стоял на высокой колеснице в середине царского отряда,
рослый и красивый, окруженный множеством всадников в блестящем вооружении,
сомкнувшихся вокруг его колесницы и готовых встретить врага. Однако чем
ближе был Александр, тем более приходили они в смятение: гоня перед собой
отступающих, разбивая строй тех, кто еще держался, он устрашил и рассеял
почти всех телохранителей Дария.