Клавдий улыбнулся, прикоснулся к волосам Энджи:
— Золотые локоны… моя слабость. Тебе бы тоже могло найтись место во дворце… Если ты правильно поведешь себя.
Лудий снял с пальца перстень с сапфиром и протянул Энджи:
— Твоя награда. Он стоит пятнадцать тысяч сестерциев. Немного меньше, чем было объявлено, но это кольцо самого сына императора.
Жадноват оказался сын императора. Всучил жалкую безделушку и считает, что все должны молиться на нее. Впрочем, мы с Атэром остались вообще без вознаграждения.
Мне подумалось, что ангел сейчас возьмет украшение и швырнет на пол. Он же отдал свою дорогую Гермию ради того, чтобы ученик попал во дворец, да еще и плату за это получил. Но Энджи молча протянул ладонь. Клавдий вложил в нее перстень: — Это нужно носить на указательном пальце. Вот так.
Мой друг взглянул на сапфир, засветившийся синим огнем на его руке. Молча наклонил голову в знак благодарности. Потом улыбнулся Атэру, развернулся и пошел прочь из зала, из дворца. Ему больше нечего было здесь делать, и никто не смог остановить его. Даже я…
ГЛАВА 12
Тайные желания
Клавдий стоял перед статуей безымянного юноши с длинными, до плеч, мраморными локонами.
Работа какого?то элланского мастера. Из самых старых. Найденная еще до того, как все скульпторы всех провинций стали ваять по приказу императора то, что угодно только ему.
Наследник задумчиво рассматривал скульптуру, заложив руки за спину, и негромко декламировал:
В глазах твоих горят два солнца.
Быстрые ветры треплют твои кудри.
Вот с сандалий скатилась золотая песчинка.
Сделай шаг вслед за нею,
Ко мне приближаясь.
Я царем пожелал стать когда?то,
И был им.
И владел землею и рабами.
Дальше — больше желаний.
Стал я магом.
И творил по прихоти стихии.
И ветрами повелевал, и надеждами многих.
Вознамерился Стать я богом.
И уже был близок к этой цели.
Все другие из них равенство мое признали.
…Но смутила меня твоя улыбка…
Каменный юноша был похож на юношу живого. Того что приходил с нумидийцем и мальчишкой?элланом. Дивной красоты лицо, дивные волосы. Почти такие же, как у строптивицы Арэлл. Почему все элланы столь хороши? Холодны, неприступны, горды… Гордость — прекрасное качество. Если умеешь им правильно пользоваться.
Сколько раз ему — сыну правителя Рэйма — приходилось обращаться к своим темным покровителям: «О повелители мои! Дайте же мне вероломства, подлости, расчета и изворотливости. Всего того, что поможет выжить, только лишь выжить в этом мире…» Арэлл думает, ему легко унижаться. Легко быть низшим перед лицом Высших демонов. Но как тяжело оставаться вторым среди равных. Всегда вторым… Можно испытывать особое, странное наслаждение в унижении перед Хозяином, но преклоняться перед собственным отцом слишком мучительно! «…Дайте мне терпения! Дайте сил притворяться дальше и ничем не выдать себя!»
Это были правильные мысли. И атмосфера постоянной опасности и подозрительности во дворце тоже была правильной. Но сегодня что?то мешало соблюдать привычную осторожность.
…Но смутила меня твоя улыбка…
Ненавидящим взглядом Клавдий смотрел на статую. Юноша?эллан как?то был связан с этим не уходящим из души беспокойством. Что?то идет не так. Неправильно. Его светлые глаза были холодными… сначала холодными, а по — том в них, словно в волшебном фонаре, проявились печаль, жалость, сочувствие… понимание.
— Дьявол! — шепотом выругался Клавдий, поднося руку ко рту и снова вспоминая детскую привычку грызть ногти. — Почему он так смотрел на меня?.. Кто ему позволил смотреть так!
Как жаль, что эллан ушел. Но вместо него можно пойти и задушить Арэлл. Это желание было неожиданным, однако очень приятным. Сын императора рассмеялся, представляя, как сжимает пальцы на шее девушки. Медленно, неторопливо. Каким испуганным, жалким, глупым становится у нее лицо.
Голос за спиной прозвучал неожиданно. Пришлось сжаться внутренне, загоняя поглубже сладкие мечты. Труднее всего не выдавать свои чувства. Бедняжка Арэлл! Она вообще не умеет притворяться! На ее лице отражается все. Ей придется долго учиться трудному искусству лицемерия. И вряд ли девочка достигнет вершин мастерства, когда губы улыбаются сами в нужный момент, а в честном взгляде читается искреннее почтение вместо страстного пожелания долгой и мучительной смерти. Клавдий медленно обернулся. Рядом стоял мальчишка?раб. С лицом милым, но напуганным. Неизвестно, как долго он топтался рядом, не решаясь потревожить наследника, декламирующего стихи перед статуей.
— Лурий Клавдий. Император просит вас прийти. Он в западных покоях.
Значит, возится со своими любимыми перепелками. Придется идти. Некстати, ох как некстати! Наследник милостиво кивнул, отпуская мальчишку. Император действительно был со своим зверинцем. На полу две юные девушки, одетые эбиссинками (узкие полоски ткани вокруг бедер, широкие золотые воротники, браслеты на руках и ногах, черные косички), играли с котенком породы сфинксов, возя по полу привязанной к шнурку бумажкой.
Маленькая, почти лысая тварь с ушами, стоящими торчком, скакала за игрушкой, царапала по скользкому мраморному полу неубирающимися когтями и шипела. В углу сидел уродливый старик в одеждах, расшитых серебром, и неожиданно тонкими, гибкими пальцами перебирал струны кифары.
Еще одна девушка изображала кошку. Ее обнаженное смуглое тело было разрисовано желтыми пятнами и полосами. На шее — тонкий золотой ошейник. Красотка валялась на ковре, рассматривая свои длинные красные ногти… В дальнем конце зала (Клавдий едва сдержал удивленный возглас) к двум кольцам, вбитым в стену, оказался привязан крокодил. Его пасть перетянули цепью, на хвост накинули петлю. Рептилия то дергалась, пытаясь вырваться то замирала. Видимо, отец переживал короткий нилтский период. В прошлый раз, когда «играли» в Эллиду, он таскал за собой белокурых девиц, наряженных в туники, и живую пантеру.