— Скорее всего, рабыню мы не вернем, — не глядя на элланку, произнес Клавдий. — Бедняжка.
Естественно, последнее высказывание относилось не к пропавшей девушке. Наследник искренне жалел сестру.
— Надо бы ее развлечь. Придумать что?нибудь легкое. Необременительное.
— Необременительное для кого? — ехидно поинтересовалась Арэлл.
Едкое замечание осталось без внимания. Судя по нахмуренному лбу лудия, все его мысли были заняты предстоящим развлечением.
— Что ты скажешь о морском празднике? «Гиеронт» завтра выходит с верфи. Думаю, Лолле понравится, если это событие будет посвящено ей.
Элланка промолчала, прекрасно понимая, что ее мнение не имеет особой ценности.
— Представь — ночь, две дорожки огней, идущих к пристани, тишина. — Все больше воодушевляясь, Клавдий стал говорить громче, в движениях его появилась резкость, и они лишились обычной округлой плавности. — Лолла идет по деревянному настилу, и едва только вступает на борт, как вдруг вспыхивает свет. Весь корабль начинает светиться. Играет музыка. Воины принимаются бить мечами о щиты. Великолепно, не правда ли?
«Гиеронт» был самым большим кораблем в рэймском флоте. Его строили целый год триста мастеров по специальному заказу императора. Тридцать кают с потолками из кипарисового дерева, выложенные мозаикой. Несколько терм, сады, восемь башен на палубе. В носовой части — бассейн емкостью двести двадцать пять ведер. И двадцать ярусов скамей для гребцов. Арэлл попыталась посчитать, сколько человек нужно для того, чтобы привести эту махину в Движение. Получалось…
— Дорогая, ты меня слышишь?
Оказывается, Клавдий уже минуту смотрит на нее, ожидая ответа.
— Да. Просто великолепно.
— Я тоже считаю, что это решение всех наших проблем.
— Неужели?! Всех проблем? А что с девушкой? Ты не будешь искать ее?
Жених помрачнел, как будто вспоминая о какой?то неприятной, но неизбежной обязанности.
— Ах да. Хорошо, что ты напомнила. Надо уже покончить с этим. А ты, будь добра, иди к себе и готовься к празднику
— Как, позволь узнать?
Клавдий злорадно усмехнулся и бросил через плечо удаляясь:
— Примерь другое выражение лица. Более любезное.
Машинально элланка взглянула на себя в отполированную до зеркального блеска настенную плиту — брови сурово сведены, у плотно сжатых губ строгие складки, глаза мрачные.
— Я и не хочу быть любезной, — произнесла она вслух. Но улыбнуться все же постаралась. Получилось еще хуже. Лицемернее. — Надоело, — решила Арэлл и пошла к себе.
Гай встретил ее пристальным взглядом. Но, естественно, ничего не сказал.
— Завтра мы идем на праздник, посвященный лурии Лолле. — В голосе Арэлд прозвучала досада, но она не потрудилась ее скрыть. — Последнее время я занимаюсь исключительно тем, что присутствую на празднествах!
Последний пир, который давал сенатор Витрувий Анней в честь наследника и его невесты, был просто чудовищным.
Арэлл с содроганием вспоминала ящериц, облитых медом, павлиньи яйца, жареных улиток, огромного кабана, начиненного жареными дроздами, но особенно омерзителен был заяц, украшенный крыльями, изображающий Пегаса. Все это лежало на литых золотых и серебряных блюдах. И пожалуй, поднять одно такое блюдо человек не смог бы в одиночку. Смотреть на обжирающуюся знать было противно, и элланка с трудом сдерживалась, чтобы не запустить чем?нибудь потяжелей в физиономию консула[21] Аврелиана. сидящего напротив. Он ел так, словно совершал общественно важное дело — нечто вроде заседания в Сенате. Отдавался процессу насыщения со страстью, потел от усердия, сопел, чавкал и к тому же считал своим долгом развлекать соседку занимательной беседой. После этого обеда у нее на неделю пропал аппетит, а стоило закрыть глаза, как сразу перед ней возникали жующие морды с лоснящимися щеками и маслеными губами.
И вот теперь предстояло пережить еще один праздник. Боги, дайте сил перенести его и не сделать какую?нибудь глупость.
Наследующий день, едва только стемнело, Арэлл, одетая в новый хитон с золотым шитьем по краю и полупрозрачную паллу, полулежала в носилках рядом с Лоллой. Будущая золовка, почти невидимая в душном полумраке, ерзала от нетерпения на подушках, цепляясь своими жемчугами за одежду элланки, и болтала без умолку. О том, как она счастлива; какой у нее замечательный брат и как приятно прокатиться ночью на корабле. Слушая ее легкомысленное трещание, Арэлл впала в легкое равнодушное оцепенение и с трудом подавляла нервную зевоту. Носилки чуть покачивались, полоски света просачивались сквозь неплотно задернутые занавески, слышалось сдержанное гудение толпы и крики солдат, требующих освободить дорогу. Как всегда, в самый неподходящий момент потянуло в сон, и, вместо того чтобы подремать на уютном ложе перед открытым окном, приходилось тащиться на глупый праздник. Изображать там веселье и удовольствие. «Зачем я притворяюсь?! Зачем вообще согласилась ехать?! Машинально. По привычке. Чтобы не быть одной. Чтобы не думать и не выискивать в привычных вещах признаки смерти».
И если бы действительно получалось забыться, почувствовать себя счастливой от ощущения причастности к великолепной публике, наслаждаться вкусной едой и необременительным флиртом. Так ведь нет, обязательно в самый неподходящий момент — например, во время умной беседы с Цензором Тремулом Марцием — вспомнится, что он содержит публичный дом, который часто используется для Демонических оргий. И отвратителен станет этот любезный, образованный человек, захочется немедленно сказать ему гадость. Или консул Септимий — прекрасный семьянин нежный отец семерых детей, собиратель древностей, — По приказу которого был убит второй претендент на его должность. Отравлен каким?то тонким ядом, не оставляющим следов. Все об этом знали, судачили между собой и потихоньку восхищались ловкостью, с которой все было проделано. Или, к примеру, сенатор Порций Ферст, недавно вернувшийся из южной провинции империи. Он считал себя экспертом в области изготовления и окраски шелковых тканей. В изобретенный им состав кроме восьмидесяти ингредиентов входила человеческая кровь. Именно поэтому, как он считал, его ткани приобретали такой несравненный, пурпурно?сияющий цвет.