Он тоже ничего не хотел. Целый месяц после ее смерти. А потом понял, что ему нужно. Убивать. Мстить за нее. Не важно кому. А легионы императора Светония всегда нуждались в солдатах…
Тиберий поднялся по шаткой лесенке в голубятню, выбрал птицу, привязал к ее лапке записку и выпустил. Она полетела в сторону особняка Адриана Мария.
Наверное, это произойдет сегодня. Ночью. Самое удобное время для смены императоров. Значит, на следующий день ему придется возвращаться в храм Некроса. Остается меньше суток. Что можно сделать за это время? Привести в порядок бумаги? Поговорить с Гаем? Сходить на могилу к Ливии?
Зря он вспомнил о ней. Зря он вспоминает о живых. Сейчас надо опустошить душу, постараться не чувствовать ничего. Не думать: Не ощущать. Не помнить. Он был готов умереть каждый день, как и все в Рэйме. Думал, что готов. Но, оказывается, не смог приучить себя к смерти. Не приходит этот глубокий покой, который, по словам мудрецов должен заставлять сердце биться медленней, а мысли течь плавно, не касаясь реальных предметов.
«Я жил не так, как хотел. Делал не то, что хотел. И умираю не так. Я не хочу умирать! Почему я должен умереть?! За брата? За любимого младшего брата, который еще не успел пожить? Который проживет такую же никчемную жизнь, как и я?! Чем его жизнь лучше моей?! Почему я?!»
Трибун знал ответ. Потому что брат лучше его. Потому что он готов умереть ради других. Ради всех.
Тиберий сидел в кресле у окна, смотрел на небо, в котором радостно кувыркались белые голуби, и мысленно обращался к другу, живущему на другом конце города. <<Они лучше нас, Марий. Они знают, чего хотят. У них есть цель. Пусть живут. Может, еще десяток таких, как они… десяток поколений таких, как они, - и демоны не смогут приказывать нам. Убивать нас». Он думал так, а в душе по?прежнему рвалось, скреблось, выло: «Я хочу жить! Еще несколько дней! Еще хотя бы один! Я никогда не чувствовал себя настолько живым!» Аромат цветущей магнолии под окном никогда не ощущался так остро. Крики стрижей, синее небо, наполняющееся полуденным жаром, приглушенные голоса рабов, женский смех, неосторожно взлетевший до высокой, звонкой ноты и тут же испуганно оборванный, плеск воды. Боль в ноге, которую он всегда ненавидел, сейчас была лишним подтверждением того, что он еще жив. Завтра ничего этого не будет. Теплый ветер теребил край занавески, шелестел бумагами на столе. «Я всегда хотел покоя. Почему сейчас он мне не нужен? Почему за последние часы я так страстно полюбил жизнь?!»
ГЛАВА 4
Стигийский сфинкс
Теперь все свое время Арэлл решила посвятить тренировкам с мечом.
Гай вошел в просторный, светлый зал, предназначенный Для атлетических упражнений, и увидел девушку в неприлично короткой тунике. Она тяжело дышала, нанося удары мечом по воображаемому врагу: перетекала из стойки стойку, вращалась волчком, рубила наотмашь и наносила быстрые короткие уколы. Гай заметил, что очень часто она работает левой пустой рукой, словно в ней находится воображаемый щит. Несколько раз она даже ударила этим щитом, как видно, метя в лицо противнику. Но весь поединок Гай отмечал лишь краем сознания, которое не дремлет у любого опытного воина. Сознание же мужчины замечало не красоту боя, а красоту женщины.
То, как туника липнет к мокрому от пота телу, повторяя каждую его линию. На какое?то мгновение он ощутил раздвоение своего чувства к Арэлл. Он признавал ее новое умение виртуозно владеть мечом, но привлекало к ней преторианца совсем не это.
Элланка изменилась слишком быстро. В зал к Трисмесу входила одна девушка. Мужественная, но беззащитная и ранимая. Вышла другая — холодная, сосредоточенная на идее, понятной только ей. Словно она наконец поняла, что делать, но не знала, можно ли говорить об этом остальным. Она стала… нет, не жестокой. Но спокойно зарезать пятерых жрецов прежняя Арэлл не смогла бы. Он любил прежнюю. С новой было очень тяжело, она раздражала его, совершая поступки, которые должен делать он. И преторианцу стало казаться, что он становится не нужен.
Гай подошел ближе. И едва успел увернуться от меча, просвистевшего совсем рядом с его плечом.
— Арэлл!
— Никогда! — воскликнула она, переводя дыхание и отбрасывая со лба влажные пряди. — Никогда не подходи ко мне сзади, когда я с оружием!
Элланка схватила кусок ткани, вытерла мокрую от пота шею, вогнала клинок в ножны и положила его на скамью.
— Что ты делаешь?!
— Восстанавливаю утраченные способности.
— Что?!
— Я должна тренироваться. Мое тело слишком слабое. Изнеженное. — Девушка посмотрела на руку. Изящную белую ладонь, где появились мозоли от рукояти меча. На вторую была надета красная кожаная перчатка. — Оно быстро устает! Хочет наслаждений и отдыха.
Словно в подтверждение своих слов, она стукала себя крепко сжатым кулаком по бедру. Такому соблазнительно изогнутому, гладкому, едва прикрытому полупрозрачным щелком. И смотрела на Гая широко раскрытыми, потемневшими глазами.
— Оно хочет любви.
Она и так была не совсем в себе, а теперь окончательно сошла с ума. Вернулась совершенно безумной после путешествия в катакомбы Северного квартала. Убила одна пятерых жрецов из храма Некроса. Хладнокровно, как будто танцуя, зарезала их его же спатой. И в ее взгляде было такое непередаваемое выражение — словно она оказала им милость.
Гай подошел к ней, крепко взял за плечи, слегка встряхнул: