— Нет, а что?
— Они пообещали отпускать их по одному в час, пока не выполнят их требования.
Я хихикнул из вежливости, потому что этот анекдот знал задолго до того, как приехал в Америку. Тем временем мы подошли к лежащему на асфальте телу, под головой которого расплылась небольшая бурая лужа. Совсем небольшая, только от вывалившихся из расколотого черепа мозгов, крови почти не было. Зато стала видна причина смерти — пулевое ранение, которое до того было скрыто сигнальным жилетом. Парню, с виду молодому, не старше двадцати пяти, выстрелили в сердце.
От тела уже ощутимо пованивало. Жара здесь все же, все мертвое гниет сразу. Кстати, это обнадеживает — ведь рано или поздно каждый из этих гобблеров разложится до недееспособного состояния.
— Это что же получается? — спросил я вслух. — Что поднимается любой мертвый? Не только укушенный?
— Не знаю, — хмыкнул Том. — Но я поверил, по крайней мере, что это и вправду был мертвец.
— А до сих пор не верил? — удивился я.
Том обернулся ко мне, посмотрел в глаза и сказал:
— Я не видел Иисуса, призывающего их на Страшный суд, знаешь ли. Поэтому, по моему разумению, восставать они не были должны.
— А почему поверил? — полюбопытствовал я, продолжая рассматривать покойника.
— Потому что нет крови. — Том указал пальцем на пятно на асфальте возле головы. — Кровь течет у живых: ее гонит сердце. А у мертвых она совсем не течет: нет никакого давления.
Верно, так и есть. Я тоже это слышал.
— Что будем делать? — спросил я. — Так и оставим его здесь?
— Не знаю, — пожал плечами сосед. — Вообще-то трупы не положено трогать до приезда полиции, но раз ты говоришь, что она уже не ездит…
— То что?
— Надо его хотя бы сдвинуть в сторонку, пока на него не налетел кто-то на машине и не размазал по асфальту до самой Канал-стрит.
С этими словами, не обращая внимания на вонь и жужжащих мух, на удивление немногочисленных кстати, он нагнулся, ухватил мертвеца за пояс брюк и несколькими сильными рывками оттащил его в сторону, к тротуару, бросив прямо перед чьей-то лужайкой.
— Надо бы его на газон к Бирману оттащить, — заявил я. — Пусть там воняет и напоминает ему о своих правах.
— Ты потащишь? — усмехнулся Том.
— Нет, пожалуй, — отрицательно покачал я головой и с трудом проглотил слюну: от вони да и самого зрелища к горлу подкатывала тошнота. — Не потащу, противно.
— Привыкай, — с каким-то скрытым намеком сказал Том.
— А ты где привыкнуть успел? — проявил я любопытство к его биографии.
— В «Дурной Земле». А ты говорил, что вроде бы служил в армии.
Верно, как-то обмолвился я о своих офицерских погонах, полученных после института.
— Техником в авиации я служил, — отмахнулся я. — К тому же в таких краях, что там проблема разложения мертвых тел стоять вообще не могла — скорее бы потребовалась их разморозка.
Хм… а ведь это тоже мысль… Люди на севере живут, не вопрос. Хоть в Мурманске, а хоть и на Шпицбергене. А вот мертвяки «живут»? Если они…
Преодолевая брезгливость, я нагнулся и прикоснулся тыльной стороной пальцев к нелепо вывернутой шее мертвеца. Бр-р-р, холодный! Холодный, как жаба, как и подобает быть мертвому. Застрелил я его минуту назад, остыть бы он еще никак не успел.
— Ты что? — не понял моего маневра Том.
— Холодный, — оповестил его я о своем открытии, выпрямляясь и инстинктивно вытирая руку о штаны.
— И что? — не понял моей радости Том.
— Если он холодный, то не сможет существовать в холоде.
— В смысле?
Южанин. Из Аризоны. Все ему надо растолковывать.
— В смысле, что на Аляске они закоченеют и если не промерзнут насквозь, то впадут в вечную спячку вроде тритонов. До тепла, по крайней мере. И в Северной Канаде. И еще много где. Или просто вся жидкость в нем превратится в лед, клетки разорвет, и… — Вместо окончания фразы я просто развел руками, приглашая Тома самостоятельно представить трагический конец ожившего мертвеца.
Том недовольно сморщился:
— Там холодно.
— Я знаю, поэтому и говорю, — подтвердил я его догадку.
— А никак нельзя проверить, не умирают ли они от обезвоживания? — сказал он, беря меня под локоть и уводя от мертвеца. — Уехали бы в пустыню, куда-нибудь в середину Прувинг Граунд, и ждали бы там, когда они пересохнут. Или на авиаполигон.
У города Юмы есть две главные достопримечательности. Первая — это Юма Прувинг Граунд — самый большой в Америке испытательный полигон Сухопутных сил, который раскинулся на десятки километров во все стороны и занимает как раз все пространство между Юмой и нашим Уэлтоном, а на север тянется аж до федерального шоссе номер десять. В основном это горы и пустыня, местами пересеченная оврагами и обмелевшей речкой, кое-где в ней есть малопонятные ангары, какие-то строения и даже большой парк для техники с капонирами и навесами — на случай больших учений. Есть какой-то минимальный запас бронетехники и пушек, но постоянно военных служит очень мало, лишь какие-то частные охранники, ну и технический персонал там обитает. Но преимущественно это просто пустыня с многочисленными грунтовыми дорогами.
Второй же достопримечательностью можно считать авиаполигон имени Барри Голдуотера, который расположился по другую сторону шоссе номер восемь прямо напротив Прувинг Граунд и тянулся до самой мексиканской границы.
Но преимущественно это просто пустыня с многочисленными грунтовыми дорогами.
Второй же достопримечательностью можно считать авиаполигон имени Барри Голдуотера, который расположился по другую сторону шоссе номер восемь прямо напротив Прувинг Граунд и тянулся до самой мексиканской границы. Там тренировалась в бомбометании и ракетопускании авиация, на радость жителям окрестностей, подчас сутками слушающими грохот, доносящийся оттуда. А еще по городу упорно бродили слухи, что немалая доля кокаина проходит в страну как раз через этот полигон и чуть ли не военными вертолетами. Впрочем, не об этом теперь речь.