Я оглянулся, бросил взгляд на машину, убедившись, что она по-прежнему закрывает меня от стрелков на насыпи, и рванул к ней. Но неудачно: взвыл от боли в бедре и свалился лицом вперед, чудом не впечатавшись стволом карабина в пыль. Задергался, вскочил на четвереньки и, подволакивая распрямленную ногу, рванул вперед, перекатился через кучу, вжался в землю.
Жгут. Прямо в штанине имеется жгут — они же «тактические». Где «тактика», там и дырки. Ухватил пальцами за небольшое пластиковое кольцо в кармане. Рванул его что есть сил. Почувствовал, как эластичная лента сильно и уверенно сжала бедро. Перевязаться бы, но, кажется, не до этого пока, потерплю чуток. Где Дрика?
Огляделся, но девчонки не увидел. Куда делась? Здесь куч полно, могла спрятаться, как я сейчас, например. Ладно, потом, главное — что свалила отсюда, не создает собой еще одну проблему, теперь можно и о себе подумать. Перекатился на живот, хватая винтовку на изготовку. Что они дальше делать будут? Палить по машине до бесконечности? Прислушался.
Тихо. Нет, вроде шаги… Далеко пока. Точно шаги. Откуда появится? Беру на прицел край капота лежащей на боку машины. Хорошо, что так легла: если на крышу — всем бы хана. Расстреляли бы издалека, да и все. А так — прикрыла, защитила в последний раз «тойота» наша боевая, с честью погибла. Кто там, с той стороны? Те два мужика на белом Джи-Эм-Си? Что им понадобилось? Я их в первый раз вижу. Грабители? И сколько их — двое? Или с кем-то объединились?
Точно шаги, осторожные такие, песок с мелкими камешками под чьими-то подошвами похрустывает. Если бы я дышал, то уже не услышал, а так я даже дышать со страху забыл. От страха и от боли. От нее аж голову сводит — боюсь прошляпить что-нибудь. Наврал я про то, что она терпимая.
Ближе шаги, частые, короткие. Я прямо вижу, как кто-то идет по всей науке, задирая носки ботинок повыше и не сводя прицела своего оружия с края бампера, как и я с этой стороны. Только я его слышу, а он меня нет. Меня вообще слышать невозможно: меня сейчас сам Господь не слышит, и воинство его не слышит, и ангелы его не слышат, и кто там еще с ним тусуется. Нет меня — только точка есть светящаяся в прицеле.
Тот, кто шел к машине, начал «нарезать пирог», норовя зайти за угол по большому кругу. Не увидел он меня — я за кучей, я вжался в землю, я даже его не вижу, а только слышу. Я его дыхание слышу, хруст песка и мелких камешков под подошвами, даже слышу шаги второго, идущего поодаль и страхующего товарища, только он пока еще скрыт от меня.
Чуть приподнимаюсь и вижу, как поворачивается ко мне лицо толстого человека в пустынном камуфляже, вижу, как открывается, перекашиваясь, рот для крика, как резко поворачивается в мою сторону ствол короткой черной винтовки, и в этот момент «зиг» дергается несильно, выбросив хвост бледного пламени, и толстое лицо взрывается брызгами красного, а точка прицела опускается чуть ниже, и я опять стреляю, трижды, уже в грудь, и толстяк, запнувшись ногами, падает назад с громким стуком, подняв облако пыли.
Я слышу, как он хрипит и булькает горлом, и понимаю, что он уже не жилец, и перевожу прицел вновь на угол пикапа, а затем начинаю перекатываться в сторону, к склону кучи, и успеваю увидеть бегущего от меня человека, но не толстого на этот раз, а, наоборот, худого и длинного, неуклюже загребающего пыль тощими ногами в больших ботинках, торчащими из нелепых широких шортов, и несколько раз стреляю ему в спину. От первых трех попаданий он только дергается, продолжая бежать, а затем вдруг заваливается на правый бок, перекатывается как-то странно и корчится в пыли.
Я дергаюсь назад, чтобы укрыться, понимаю, что должен быть еще кто-то, и не ошибаюсь. Пуля выбивает фонтан песка, бросив его мне в глаза, — очки слетели во время аварии, почти переломившись на лице пополам от удара. Заодно я неловко наваливаюсь на простреленное бедро и даже заорать не могу — перехватывает дыхание, а свет в глазах меркнет. Но сознание не теряю, укрываюсь за кучей, боль отпускает немного, зато меня начинает колотить крупная дрожь, такая, что зубы стучат.
Стрельба усиливается, над укрывшей меня кучей поднялось целое облако пыли не хуже дымовой завесы, — и тогда я качусь в другую сторону, под прикрытие машины и насколько могу быстро. Ползу к ней на локтях, зажмурившись изо всех сил, надеясь, что слезы промоют засыпанные песком глаза хоть немного.
Марк, тварь позорная. Я ведь тебя достал все же. Нет, это ты меня достал, урод пузатый, а я тебя грохнул, понял? Лежи теперь там, уже и хрипеть перестал. А кто был второй? И кто стреляет по мне? Тима? И это те мужики, что нас обогнали, или нет? Если они, то там должно быть еще не меньше двух человек. Если не они, то, может, и один пухлый порося где-то прячется: стреляет ведь всего одна винтовка. Точно, одна, короткими очередями долбит.
Вот вторая куча, я теперь за ней жить буду. Сколько получится, столько и поживу. Меня так просто не достанешь — у меня патронов много, на всех хватит. А на Тима много и не надо: папа его вон с четырех всего копыта-то разбросал, лежит в красной луже. А могло и одного хватить. О чем это я? А черт его знает, о чем-то типа «Песни мщения» в мозгах крутится. Я даже про ногу простреленную забыл от злости, которая теперь просто душит меня. Ну что за твари толстозадые, а? Что эти два козла ко мне прицепились? Один теперь, к счастью: второй уже цепляться не будет, — а мы сейчас попробуем сделать «меньше одного».