— Будь по-твоему. Я велю не рассматривать это дело до моего возвращения. — Он оглянулся. — Амердат, напиши об этом Верховному жрецу. Я оттисну печать и отошлю гонца в Вавилон.
Конечно, Валтасар мог даровать царское помилование убийце, не разбирая дела, но сейчас ему хотелось наказать Даниила. Воистину, тот не был придворным и не ведал, когда и что следует просить у государя.
— Ты доволен?
Вряд ли царская воля могла удовлетворить Намму, однако ожидать большего не приходилось.
— Как по капле вина можно судить о вкусе содержимого кувшина, так и по справедливости малой легко судить о справедливости великой, — уклончиво ответил сын Абодара.
Валтасар кивнул, не желая вдаваться в цветастые двусмысленности, и заговорил вновь:
— Так что же мне делать с троном Персии?
— Государь, — вздохнул Даниил, — не я, но Господь вручает знаки власти в руки правителей, и лишь ему ведомо, станут ли они наградой достойному или же испытанием мятущемуся.
Когда ему было угодно даровать тебе Персию, как скажу я: «Отринь ее»? Но как человек, немало прошедший путем человецей, могу судить лишь о том, что вижу: тебе не суждено покорить этот народ, ибо воины его сильны и многочисленны. Ты не станешь царем, который внушает любовь подданным, ибо всегда останешься для них чужаком. Стать правителем столь обширной державы — высокая честь, но еще большая ноша. Если не сыщется тот, кто понесет ее за тебя, она сокрушит твои плечи.
Валтасар нахмурился. Он и сам понимал, какую непростую задачу предложил ему Кир в своем завещании. Однако сейчас от мудрейшего из советников он ожидал услышать совсем иное.
— Ступай! — разочарованно и даже резко бросил он. — И поразмысли над моим вопросом еще.
— Но ты обещал отослать гонца в Вавилон.
— Ступай! — отворачиваясь, бросил Валтасар.
«…Да не посмеют они судить и казнить его, доколе я, Валтасар, сын Набонида, царь Вавилона, не вернусь в стены дворца своего». — Амердат вывел последнюю букву и, дождавшись, когда царь прокатит валиком печати по горячему воску, вынес рескрипт из шатра. Даниил нетерпеливо дожидался его прихода. Впервые он о чем-то просил Валтасара и получил в ответ не то чтобы отказ, но совсем не то, на что надеялся.
— Проклятие! — скривился он, пробегая взглядом по ровным строчкам царского распоряжения. — Здесь ни слова не сказано ни о ком и ни о чем, кроме Иезекии.
— Валтасар не может отсрочить суд над теми, кто даже не взят под стражу, — резонно проговорил Амердат, заинтересованно поглядывая на пророка.
— Об этом никто ничего не знает, — раздраженно проговорил Даниил, подергивая губами. — Быть может, Гаумата уже схватил и Сусанну, и всех тех, до кого смог дотянуться. Даже если сейчас мы пошлем в Вавилон самого ловкого гонца на самом быстром коне, он домчится туда еще не скоро. Кто знает, что произойдет за эти дни.
— А ты, стало быть, — насмешливо проговорил Амердат, — тот, кого люди величают Даниилом, хотел бы оказаться в Вечном городе прямо сейчас?
— Да, именно так, — не замечая издевки в голосе, отчеканил Намму.
— Занятно. Очень занятно, — улыбаясь одними глазами, поинтересовался хронист. — Что бы стал ты там делать, пусть даже и с этим пергаментом, но без царя, без его воинов, без всего того, что придает легковесному слову силу закона?
— Я… — Даниил замялся. Грамотей был прав. Но собственное бессилие и невозможность изменить то, что представлялось ему ужасным и несправедливым, доставляли ему боль, не меньшую, чем удары бичом. — Я верю, что Господь всевеликий не оставит меня.
— Вот как? — Амердат улыбнулся, и эта неожиданно молодая улыбка на его старческом лице выглядела странно, точно проглядывала из-под актерской маски. — Слова, воистину достойные пророка Даниила. Стало быть, ты готов предстать, как есть, пред врагом своим, повинуясь лишь божьей воле и уповая на милосердие его? Не ропща? Не убоявшись?
— Да, это так! — запальчиво отчеканил царский советник. — Я верю, что истина восторжествует, ибо бог мой и есть истина!
— Что ж, — насмешка исчезла с изборожденного морщинами лица старца, — тогда вот тебе моя рука!
Гаумата слушал доклад, не сводя глаз с пылающего огня. Жрец, предсказатель по внутренностям жертв, с видом, полным достоинства, сообщал о результатах гадания на желчном пузыре.
Жрец, предсказатель по внутренностям жертв, с видом, полным достоинства, сообщал о результатах гадания на желчном пузыре.
— Когда я в первый раз глянул на него, то увидел, что желчный пузырь тонкий, словно игла.
— Это означает, что сбежит пленник, — неспешно растягивая слова, проговорил Верховный жрец.
— Истинно так, — подтвердил гадатель. — Но я счел это предзнаменование неблагоприятным и захотел проверить вышние знаки, осмотрев желчный пузырь иного животного.
— И что же?
— Левая сторона его набухла снизу.
— Уж лучше бы сверху, — вздохнул Гаумата. — Если память не изменяет мне, сие бы значило, что падет дворец врага.
— Все так, — вновь подтвердил созерцатель внутренностей. — Но и то предзнаменование, которое было явлено моему взору, тоже может почитаться хорошим. Оно недвусмысленно говорит о тяжелой заботе, которая лежит на сердце у врага.
— Да, я помню. — Верховный жрец задумчиво кивнул. — Стало быть, невзгода для врага перекрывает побег. — Он минуту, не отрываясь, глядел на пламя в жертвеннике, глядел молча, точно и не было рядом никого. Затем неожиданно повернулся к застывшим поодаль жрецам его свиты. — Что там Иезекия?