— Я знаю, что было дальше, — кивнул Даниил.
— В таверне кричали, что ты убил какого-то Араха. Затем с заднего двора появились стражники. Они выскочили на улицу, где их поджидал человек в одеянии жреца. Когда он узнал, что мертвым тебя не видели, он послал их к воротам Сина. Я последовал за ними, точно что-то толкнуло меня. И вот тайна моего приезда открыта, мы здесь, и да будем все здоровы! — Он поднял вызолоченный ритон.
Придворный лекарь, разбуженный в столь неурочное время, хмуро осматривал раненого. Тот вовсе не был похож на его обычных клиентов. Голытьба голытьбой, а туда же. Однако спорить с могущественным царским советником ему отнюдь не улыбалось. Потому, наскоро промыв рану и наложив шов, он хмуро резюмировал:
— Ничего опасного. Рука цела. Так, чуть глубже, чем царапина. Заживет быстро. Покуда держи руку на перевязи, и потом все будет хорошо. Главное, не следует ее нагружать.
Лекарь принял монету из рук Даниила и, бурча что-то под нос, отправился досматривать прерванные сны.
— Ну что? — Намму опустился на табурет возле лежанки пленника. — Быть может, теперь поговорим?
— О чем говорить-то? — угрюмо выдавил Сур, пытаясь углядеть в глазах важного господина свое будущее. Намму прежде частенько приходилось видеть подобных молодчиков. Обычно их путь был немудрящ и предсказуем. Начав карьеру подмастерьем у какого-нибудь ремесленника, такой верзила быстро приходил к мысли, что, имея тяжелые кулаки, вовсе не обязательно осваивать премудрости гончарного или скорняжного дела. Кое-кому из них была уготована дорога в солдаты, но чаще они предпочитают опасности иного рода. Правда, мало кто из них доживает до сорока лет.
— Расскажи-ка мне, чем это я тебе так не угодил, что ты меня прирезать собирался?
— Эти сказали, что ты Араха убил, — по-прежнему набычившись, ответил пленник.
— Вот еще, — хмыкнул Даниил. — Стану я руки марать. Они же, поди, его и убили.
— А им с чего б?
Намму обреченно покачал головой:
— Экий ты умник. А тебя они за что подрезали?
— Откуда мне знать? — тоскливо вздохнул Сур.
— Вот давай разберемся, — уловив нужную тропку, ведущую в ссохшийся орешек мозга наемника, энергично заговорил царский советник.
— Откуда ты этих веселых парней знаешь?
— С одним из них еще с малолетства знаком, вместе одной ватагой бегали.
— А теперь что же?
— А теперь он в храмовой страже, — Сур замялся, — служил он там.
— А вы с Арахом ему зачем понадобились?
— Да вот, — разбойник поморщился то ли от боли, то ли от неприятных воспоминаний, — нашел он нас как-то в таверне и говорит. «Дельце есть. Само-то плевое, а платят за него хорошо. И, что главное, никакой в том деле опасности нет».
— Это почему же?
— Да потому, — усмехнулся Сур, — что выше того, кто за ним стоит, еще поди сыщи.
— Сыщу, не беспокойся, — обнадежил его Даниил. — Ты главное, если жить хочешь, говори все без утайки. А то ведь, сам понимаешь, ныне голова твоя недорого стоит.
— Да уж, ясное дело, — безрадостно согласился разбойник.
— Какое дело вам поручили?
— Хитрована одного охранять.
— Хитрована?
— Ну да. Я его и прежде знавал. Ловкач он был известный. Под носом у хозяев из дома все золото вынести мог.
— Зачем же это вдруг храму понадобился этакий хват?
— Да мне почем знать? Его Нидинту-Бел как-то изловил. Думали, уж конец ему, а тут вдруг появляется, да еще и охрану ему подавай.
— А дальше что было?
— А дальше его убить приказали.
— А еще что?
— Ну и лавочника одного по головешке стукнуть.
— Что ж каждое слово-то из тебя клещами тянуть надо? Ты уж связно говори, что к чему. А то сам ведь знаешь, клещами не только слова тянут.
— А что говорить? — надулся Сур. — Я стукнул, Арах кинжалом, ну и насмерть. Дальше храмовая стража набежала, и жрец с ними, у них там верховодит.
— Верховный жрец?
— Не, подручный его.
— Угу, пока все правда, — кивнул Даниил. — А теперь расскажи-ка, кто еще там был?
— А кто там был?
— Шутить со мною вздумал? Забыл с кем говоришь? Я душонку твою насквозь вижу? Женщина там была. Мне что же, описать ее, или так скажешь? Кто она? Где искать?
— Кора ее зовут, — шарахаясь в сторону, выкрикнут душегуб. — Из храма Иштар.
Лучи утреннего солнца, не жаркие и не слишком яркие, пробивались сквозь разодранный хитон небес и вырисовывали магические знаки на лице Гауматы. Он возлежал на палисандровом ложе, инкрустированном золотом и лазуритом в знак синевы небес и сияния дневного светила. Вчерашний день принес ему немало тревог, и сейчас, не открывая глаз, он молил Владыку судеб даровать ему победу.
Произнося слова моления, Верховный жрец отдавал себе отчет, что к благоговейному тону примешивается изрядная доля раздражения, скрываемого, но все же вполне ощутимого. Как ни силился Гаумата, его не оставляла мысль, что лишь предательство Мардука привело к его вчерашнему разгрому.
«Я сделал все, что мог, — прошептал он. — Сделал для тебя! Отчего ж отверг ты подношение мое?» Молчание золотого истукана было равнодушным ответом на его слова.
Лишь тихий звук шагов начальника храмовой стражи возвестил, что пробуждение не осталось незамеченным.
— Что тебе? — не открывая глаз, проговорил Гаумата.
— Мой господин, — почтительно начал командир стражи. — Халаб, сын Мардукая, уже давно ожидает, когда ты проснешься.