И все же мысли ее были далеко и от погоды, и от наряда. Вполуха она слушала рассказ Иезекии о том, как делают эту материю далеко-далеко на Востоке, из цветов, белых и легких, как облако, а затем везут туда, в далекую Элефантину, где до исхода из египетского плена жили их предки; как оттуда долгими караванными путями это платье, ставшее уже драгоценным, прибывает в Вечный город, именуемый Врата Бога, где у самых ворот расположена его лавка. Сусанна послушно кивала в ответ, как пристало воспитанной юной девице, но в душе ее светилось иное видение — мужчина с суровым обветренным лицом, тяжелыми бровями и длинной, тронутой сединой бородой. Она вспоминала, как вступился он за нее у стен царского дворца, как храбро бросился спасать Валтасара, спасать царя, едва не погубившего его. Ни в ком из тех, кого встречала в лавке и в доме отца, она не видела столько доблести, стойкости и мудрости, как в нем.
— …Так что теперь тебе будет, в чем нынче вечером встретить царевича. — Сусанна неожиданно вспыхнула, как будто Иезекия вдруг угадал ее сокровенную тайну, и с неумолимой ясностью осознала, что она, сама того не замечая, торопит минуты и часы в ожидании, когда Даниил ступит на порог их дома. — Он ведь точно обещал?
Увлеченный прожектами дальнего прицела, меняла не заметил смущения дочери.
— Если царские дела не задержат его, — едва смогла вымолвить Сусанна и, быстро поклонившись, поспешила скрыться в небольшом саду за домом.
Валтасар, могучий царь Вавилона, сын Набонида Благословенного, скособочившись, восседал на драгоценном троне и немо страдал от боли. Вчерашний пир с владыкой персов, пожалуй, чересчур затянулся. Вино и пиво были чересчур хмельными и ласки дев чересчур пылкими. Теперь все тело его будто разламывало на куски. Опершись головой на руку, он едва заметно массировал висок, стараясь, чтобы никто не увидел этого движения. Царевич Даниил и Верховный жрец Мардука сидели перед ним на низких табуреточках без спинок, дожидаясь, когда государь начнет говорить.
— Всем вам, конечно же, известно, — преодолевая боль, начал Валтасар, — что мы заключили союз с великим царем Киром.
Полагаю, не стоит объяснять вам, что я нахожу союз этот, несомненно, выгодным для нас. С тех пор как отец мой проиграл злополучное сражение, у нас нет шанса сокрушить персов. Сейчас же мы вполне можем чувствовать себя в безопасности, а став плечом к плечу с этим величайшим, будем говорить правду, царем из ныне живущих, мы сможем разделить с ним как радость побед, так и выгоду военной добычи. Однако пред тем, как наше войско выступит в поход на Лидию, я хотел бы выслушать, какова воля богов, что предвещает нам грядущая война.
Верховный жрец, едва дождавшись окончания речи царя, метнул на Даниила хлесткий взгляд, полный гнева и презрения, и начал, поднимаясь с места:
— Твой отец, о царь, избрал своим личным покровителем Сина — повелителя лунного диска, Сина, отмеряющего время жизни всего живущего, и с тех пор Мардук — покровитель Вавилона, прогневался на свой народ. Удача оставила нас. Ты сам слышал, о чем говорил сей недостойный, ныне сидящий близ тебя. Время наступает! Неужели же полагаешь ты, что, истребив горстку воинов Кира, прервешь ты неумолимый ход времени? Близится твой час, Валтасар! Ибо в безверии своем ты пошел дальше отца! Ты приблизил к себе этого чужака, бог которого в минувшие годы отдал в наши руки свой народ, точно разорившийся крестьянин овец, во искупление долга своего. Неужто и вправду думаешь, что в трудный час этот бог поможет тебе? Этот негодяй околдовал тебя, царь! Удали его от глаз своих! Заточи в железа! Приди к Мардуку с повинной головой, и он вновь прострет длань защиты над стенами Вавилона и народом его. Если же нет — трепещи! Ибо всем щитам детей человечьих не отразить ударов смертоносного жала секиры Мардука, и нет того из людских царей, кто бы в могуществе своем мог сравниться с ним!
Он гневно стукнул об пол тяжелым жезлом, вырезанным из ливанского кедра, вызолоченным и украшенным яркоцветными каменьями, а затем гордо сел на свое место, теребя бороду и свысока поглядывая на эборея.
Валтасар сильнее начал массировать виски. Громогласные обвинения, быть может, вспугнули отдыхавших на окнах дворца птиц, но у царя они лишь вызвали новый приступ головной боли.
— Что скажешь ты в свое оправдание, Даниил-пророк? — Он медленно перевел взгляд на своего нового советника. Намму молчал.
«Молчаливый всегда честен, — говаривал старый Абодар, — но не всегда прав. А потому сам решай, быть честным или правым».
— Отчего же ты молчишь? — недовольно переспросил Валтасар. Намму пожал плечами. Он действительно не знал, что ему говорить. Всю свою жизнь, с малолетства, он почитал Мардука и исправно уделял ему десятую часть из того, что дарили ему собственные ловкость и сообразительность, а также снисхождение богов. Теперь ему предстояло отвечать за действия бога, о котором он не знал ничего, кроме того, что он бог, и, явившись в горящем кусте, подарил своему народу неизвестное количество скрижалей с законами. Однако пауза затягивалась, что в беседе с властителями — неслыханная дерзость.