Мардук насупился.
— Да, письмена на стене — неудачная затея, но кто же знал, что все так выйдет? В остальном же… Я надеялся, мой дорогой прадед, что мы поймем друг друга. Но, кажется, я ошибался. Это печально, но что поделаешь? Сегодня, пока мы с тобой разговариваем, разрушенное Гауматой приемно-передающее устройство будет восстановлено, и уже завтра история с твоим приятелем завершится.
— Я запрещаю тебе его трогать, — поднялся из-за стола Кархан.
— Стану я руки марать! — насмешливо хмыкнул Мардук. — Как известно, преступление само в себе несет наказание. Ну да ладно, я тут с тобой заговорился, а дел у меня, как ты сам понимаешь, невпроворот. На вот, на память о нашей встрече. — Мардук протянул командиру телохранителей Валтасара амулет, нечто вроде геммы на черном плетеном шнурке.
— Что это? — опасливо покосился Кархан.
— Весьма полезная вещь, — улыбнулся его потомок. — Даю слово, она тебе не повредит. Скорее наоборот. Только не открывай сейчас. Просто надень. Рассмотришь дома. Прошу тебя, сделай это ради малютки, которого ты будешь спустя много лет качать на коленях, рассказывая сказки о Вавилоне!
— Хорошо. — Руслан надел протянутый ему амулет. — Но и ты обещай, что не тронешь Намму.
— Обещаю. — Мардук провел пальцем по столешнице, и часть стены мягко отъехала в сторону, демонстрируя освещенный коридор.
— Тебе сюда.
Кархан шагнул в каменный зев потайного хода, и стена бесшумно затворилась за его спиной. Мардук еще раз прикоснулся к столу, вычерчивая на его поверхности какой-то знак.
— Потом ты вспомнишь многое, мой дорогой прадед, — бросая грустный взгляд туда, где скрылся могучий воин, проговорил Хранитель Скрижалей Судеб. — Но не все. И далеко не сразу.
Каждое утро Халаб, сын Мардукая, с недавних пор Верховный жрец ушедшего в небытие бога, приходил в золотой чертог, где его предшественники торжественно приносили жертвы и слушали волю Судьи богов, могущественнейшего из могущественных владык мира. Он приходил сюда более по привычке, нежели для свершения каких-либо обрядов. Халаб уже поведал жрецам верховного бога приоткрывшуюся ему тайну. Он рассказал собратьям, что на самом деле Верховный бог — Единый бог. Остальные же сотворенные им существа иной природы, нежели человек, однако вовсе не боги. «Собака помогает человеку охотиться, стережет его стада и жилище, — говорил он, стараясь простыми словами донести истину до заскорузлых мозгов упорствующих жрецов. — Но она вовсе не человек. И Единый бог среди небожителей — как человек на земле среди прочих тварей, никто и ничто не сравнимо с ним!»
Халаб приходил сюда, чтобы обдумать свои речи, которым надлежало звучать пред теми, кто еще не внял гласу истины. И вид оплавленной груды золота на месте былого истукана лишь убеждал его в правильности сделанного выбора.
Нынче он, как обычно, вошел под колоннаду золоченого чертога и обомлел, застыв на месте. Там, где вчера красовалась оплывшая бесформенная глыба, воздев боевой топор, вновь стоял грозный Мардук. У ног его испуганной собачонкой жался дракон. Халаб долго, не отводя глаз, смотрел на блистающее в утренних лучах изваяние. На лице Победителя Тиамат застыло торжествующее выражение, точно он искренне радовался возрождению из безжизненного металла. Халаб молчал, глядя в глаза Мардуку. Смотрел, мучительно стараясь осознать пришедшие перемены.
Со стороны могло показаться, что на Верховного жреца напал столбняк. Но не тут-то было. Внезапная мысль, взмыв в горние выси, влетела в голову Халаба, озаряя лицо его гениальной догадкой. «Хвала тебе, Господи! Благодарю тебя за то, что ты испытываешь веру мою. Хвала тебе, создатель сущего и отец мира сего! Могущественный Бог Единый, дающий жизнь и свет очам моим!» — произнося все это, жрец рухнул на колени и простерся ниц. Затем вскочил на ноги и опрометью кинулся к выходу.
— Стой! Вернись немедленно! — громыхнуло ему вслед, и ясное небо избороздили грозные молнии.
— Отрекаюсь от тебя, золотой идол! — не оборачиваясь, крикнул ликующий Халаб. — Не испугать тебе меня! Не сокрушить воли моей! Ничто ты пред ликом Господа!
Свадебный кортеж Даниила выезжал из ворот Иштар под громкие приветственные крики толпы. Кто бы узнал сейчас в высокочтимом и достославном царе эборейском того ободранного путника, который полгода назад вошел в открытые Врата Бога? В длинном пурпурном одеянии, в блистающем венце стоял он теперь в колеснице рядом с красавицей женой, блеск глаз и прелесть которой затмевали сияние драгоценностей так же, как солнце, просвечивающее в рассветных лучах, ночное светило.
Жители города не смогли бы уже признать в молодой царице ту самую девушку, дочь Иезекии бен Эзры, всего несколько лет назад проказничавшую с друзьями и подругами в окрестных садах. Как не желали больше узнавать в знатном вельможе, следующем за колесницей, самого лавочника Иезекию.
Возможно, единственное, что печалило как молодых, так и Валтасара, бывшего на свадьбе почетным гостем, — это внезапное исчезновение командира скифских телохранителей.
Совсем недавно тот дал согласие править колесницей эборейского царя в день свадьбы. И вдруг исчез, словно растаял. По городу быстро распространились слухи, что на самом деле косматый скиф и впрямь был Энкиду, воскрешенный богами, дабы спасти вавилонское царство.