— Проклятие! — мрачнея на глазах, процедил Камбиз. — Что с отцом?
— Он был тяжело ранен. Я вывез его из боя, но, увы, ни искусство лекарей, ни заклинания магов уже не могли ему помочь.
— Он мертв? — срывающимся голосом предположил царевич.
— Он умер, называя тебя своим преемником, — склонил голову Нидинту-Бел. — Я своими ушами слышал это, и на том готов поклясться.
Камбиз молчал, в глазах его, словно пламя на соломинке последней надежды, блеснул огонек подозрения.
— Почему я должен верить тебе, вавилонянин? Вы — торгаши, не зря слывете первейшими хитрецами. Если Валтасар покрыл имя свое изменой, как же ты очутился подле моего отца?
— Ты можешь не верить мне. — Нидинту-Бел грустно усмехнулся. — Не верить и ждать подкрепления. Я почитал твоего отца первейшим из смертных еще до того, как Валтасар заключил предательский союз с персами. И потому, узнав о готовящейся измене, поспешил уведомить о ней Кира, ко, увы, было поздно.
— Нидинту-Бел, — нараспев проговорил Камбиз. — Да, я вспомнил это имя. Отец и впрямь называл его. Это по твоему приказу были открыты Северные ворота, когда отец тайно пытался штурмовать Вавилон.
Потомок Набонида молча склонил голову, подтверждая слова перса. Тот, в свою очередь, также молчал, оглушенный новостью о смерти отца.
— Стало быть, я теперь — царь персов! — наконец проговорил он.
— И да, и нет, царевич Камбиз, — вновь заговорил вавилонянин. — Ты, несомненно, законный царь Персии, ибо такова была воля Кира. Но твоя мачеха подкупила писаря-евнуха, и тот начертал в предсмертном завещании царя имя Бардии, сына Лайлы.
— Вот, значит, как?! — В глазах Камбиза пламенем степного пожара вспыхнул гнев.
— Коварная змея!
— Она все рассчитала, — продолжал Нидинту-Бел. — Если вовремя не оказать тебе помощи, фараон рано или поздно уничтожит твой малый отряд. Скорее всего ты либо сложишь голову, увенчав себя ратной славой, как подобает потомку Ахемена, либо же, если судьба будет неблагосклонна к тебе, попадешь в плен и станешь рабом…
— Этому не бывать! — скрипя зубами от переполнявшей его ярости, процедил Камбиз. Он хлопнул в ладоши, подзывая командира ночной стражи. Тот появился, словно джинн перед хозяином волшебного кувшина.
— Слушаю тебя, мой повелитель!
— Что говорят наблюдатели о войске Амасиса?
— Люди фараона совсем рядом, с вершин ближних холмов можно различить не только свет костров, но даже смех.
— Смех, — повторил Камбиз как-то очень недобро. — Смех — это хорошо. Значит, ветер в нашу сторону.
— Обойди шатры командиров, пусть немедля снаряжаются к бою.
— До рассвета? — с удивлением в голосе уточнил начальник стражи.
— Именно так, — отрезал Камбиз.
— Но как в суматохе боя отличить своих от врагов?
— Легче легкого. Тот, кто будет звать на помощь и молить о пощаде — тот враг! Убивать немедля!
— Я все передам, мой повелитель, — поклонился возбужденный предстоящей схваткой военачальник.
— И вот еще что, — царевич положил руки на плечи соратника, — сообщи им, что мой отец мертв, трон захвачен вавилонской гюрзой и ее выродком. Ждать помощи неоткуда. Возвращаться тоже некуда. Либо сегодня мы сокрушим армию фараона и вслед за тем овладеем Египтом, либо все поляжем в битве.
— Но врагов вчетверо больше, чем нас, — без страха, но с некоторым сомнением напомнил молодому господину опытный воин.
— Тем больше славы и тем больше простора для схватки. Ступай! — жестко скомандовал он. — И пусть идут тихо, враг должен заметить нас, когда мы уже будем в его стане.
Командир ночной стражи исчез так же быстро, как и появился. Камбиз повернул голову к Нидинту-Белу.
— Ты со мной? Я не тороплю тебя с ответом. Мой путь может быть не дольше завтрашнего дня, а может продлиться долгие годы. Но как бы то ни было, он будет длиною в мою жизнь. Если то будет угодно Ахуромазде, я верну свое царство и обрету новое.
— А если нет? — усмехнулся Нидинту-Бел. — Нас похоронят здесь среди пустынных холмов?
— Именно так, — подтвердил Камбиз. — Так что ты со мной?
— Конечно. Нужен же тебе будет царь Вавилона?
В это утро Сусанна, как никогда прежде, чувствовала уют родной постели и радовалась аромату благовоний, легкому душистому воздуху и сиянию рассветного солнца. События вчерашней ночи казались ей продолжением ужасного сна, еще более ужасного тем, что происходящее было явью.
После отказа от побега она сидела в своем каменном мешке тихо, как мышь, попавшая в кувшин, боясь привлечь к себе внимание и вспугнуть надежду. Она с самого начала не представляла, какая вина привела ее в подземелье храмовой темницы, но то, что Даниил, буде он здесь, не оставит без защиты невинную жертву, не вызывало у нее сомнения.
Сусанна невольно поймала себя на мысли, что, думая о спасении, почитает избавителем от невзгод не Господа всеблагого, а именно его — Даниила.
Сусанна невольно поймала себя на мысли, что, думая о спасении, почитает избавителем от невзгод не Господа всеблагого, а именно его — Даниила. Поймала себя и невольно зарделась. Воистину могущество пророка не знало границ! Тот самый жрец, который не так давно велел тащить ее в тюрьму, босую и едва одетую, вначале предостерег ее от пагубного шага, а затем, ничего не объясняя, не промолвив ни одного лишнего слова, привез обратно, велел ждать Даниила и не казать носа на улицу вплоть до возвращения царя в столицу. Сусанне хотелось танцевать, смеяться и одаривать своей улыбкой каждого встречного. Даже тягостный разговор с отцом, который в другое время наверняка поверг бы ее в шок, сегодня прошел на удивление тихо и легко.