«Верховный жрец Мардука», — глядя на него, догадался эборей.
— Иезекия, высокий господин, — почтительно выдохнул он.
— Знаешь ли ты, в чем тебя обвиняют?
— Ума не приложу. Я — честный торговец. Никогда никого не обокрал, не подсунул фальшивого обола. [29]
— Ты лжец! — отрезал вопрошавший. — Но не похож на глупца. Неужто ты полагаешь, что все мы собрались здесь, дабы узнать, какие делишки обтяпываешь ты в своей лавке?
— Как же я могу знать…
— Ты убийца, Иезекия! И ты убил не просто человека из мести или же не поделив с ним барыш. Ты убил жреца!
— В своей жизни, высокий господин, я даже курице не мог свернуть шею, — вздохнул Иезекия, — не то что навредить человеку. Да и к чему мне, почтенному торговцу, убивать жреца?
— Это я хочу знать, презренный душегуб! За что ты, человек, известный среди эбореев, убил жреца Мардука?!
— Нет на мне его крови, — упрямо склонив голову, промолвил Иезекия, пробуя развести руками.
Он никогда не был воином и с малолетства усвоил правило: везде, где только можно, соглашаться с собеседником, особенно если тот намерен что-то купить. Он никогда не держал в руках оружия, да и попади оно к нему, вряд ли Иезекия смог бы защитить им свое доброе имя. Но было в нем то, что не имело прямого и точного перевода на язык его дальних сородичей вавилонян и кратко именовалось эбореями «хуцпа» — своего рода особая смелость, стремление бороться с непредсказуемой судьбой. Ни страх поражения, ни ужас близкой гибели не страшили его в эти минуты.
— Я не ведаю, о чем ты говоришь, жрец.
Гаумата, а вопрошавшим был именно он, стукнул посохом об пол, дверь отворилась, и в наполненную вавилонской знатью судебную залу ввалилась пара дюжих молодчиков весьма устрашающего вида. После обычного вопроса об именах пришедших, Верховный жрец приказал громилам:
— Честно, пред лицом Мардука, рассказывайте, что знаете об этом деле.
— Я и мой друг Сур были слугами у жреца Магата, состоявшего при сокровищнице храма Мардука, — начал один из мордоворотов.
— Чем вы занимались?
— Охраняли нашего господина.
— Видимо, плохо охраняли, раз нынче он мертв, — нахмурился Гаумата.
— Мы не виновны, о зримый отблеск сияния мудрейшего из богов.
— Все дело в том, — перебил второй, по имени Сур, — что наш господин имел любовницу. Когда он встречался с нею, он велел нам держаться поодаль от его пристанища, Дабы мы не видели лица девушки.
— И вы его не видели?
— Не видели, — выпалил первый.
— Я видел, но лишь мельком, — отозвался второй. — В тот миг, когда этот кровожадный убийца ворвался в укромное гнездышко Магата, она выскользнула оттуда.
— Но ты бы смог ее опознать?
— Возможно, — неуверенно произнес телохранитель, — наверное, да.
— Но ты бы смог ее опознать?
— Возможно, — неуверенно произнес телохранитель, — наверное, да.
— Хорошо, — кивнул Гаумата. — Итак, продолжайте рассказывать, что произошло той ночью.
— Мы отошли на условленное число шагов и притаились неподалеку, ожидая, когда хозяин даст нам сигнал приблизиться. Но тут на улице показался этот человек. Вид его был безумен. Он бросился к тайному месту встреч так, будто отлично знал о нем. Мы помчались со всех ног, подозревая худшее. Но, увы, опоздали! Не успели всего лишь на миг! В груди Магата уже торчал кинжал, воткнутый по самую рукоять.
— Да, да, — подтвердил первый охранник. — Я сбил убийцу с ног, оглушив дубинкой, но было уже поздно.
— Ты по-прежнему станешь утверждать, что не убивал жреца? — насмешливо глядя на Иезекию, поинтересовался Гаумата.
— Пальцем его не трогал, — заявил хозяин лавки у ворот Иштар. — Быть может, эти двое сами и прикончили его, а теперь желают свалить вину на меня.
— Понятно. — Верховный жрец кивнул, едва сдерживая ухмылку. — А что ты делал в столь поздний час у моего дворца?
— Шел мимо.
— Угу, — уже не скрываясь, усмехнулся Гаумата, и снова стукнул посохом об пол.
— Я погонщик мулов, — заявил очередной свидетель. — Еще у меня имеются ослы, вот на той неделе у перса еще и верблюда купил…
— К делу! — прервал его Верховный жрец. — Что делал ты в ту ночь, когда был убит Магат, служитель храма Мардука?
— Как обычно, — замялся с ответом погонщик. — Я привез девицу к вашему дворцу, а спустя некоторое время должен был отвезти ее обратно.
— И часто ты это делал прежде?
— Да, много раз. А сколько — и не упомню.
— Откуда ты ее привозил и куда возвращал?
— В дом, что у ворот Иштар. Там еще лавка, — свидетель замялся, — вот этого господина.
— Что скажешь теперь? — Верховный жрец впился глазами в сумрачное лицо эборея.
— Мне нечего сказать, — преодолевая душевную и физическую боль, вымолвил Иезекия. — Этот человек забирал кого-то от моего дома. Эка невидаль! Всякий, кто попадает в город через ворота Иштар, бывал возле моей лавки.
Конечно же, Иезекия прекрасно отдавал себе отчет, о какой девице вели речь свидетели. Душа его истекала кровью, и он едва сдерживал слезы, готовые политься из глаз Гаумата, смотрел на него, не отводя взгляда, надменно усмехаясь. Несчастному эборею казалось, будто он ловко ведет свою защиту, однако он и представить себе не мог, пешкой в какой игре надлежало ему стать. Гаумата смотрел на подсудимого с невольной жалостью, но в его глазах судьба несчастного была предрешена.