Гаумата метался в бреду, не приходя в сознание. Черная пена выступала на запекшихся губах, и пот катил градом с холодного чела. Он был все еще жив, хотя порою молил Вершителя судеб прервать бег его дней. В минуты покоя, когда боль вдруг отпускала, его посещали видения столь явственные, что он начинал разговаривать с окружающими призраками, пугая и без того растерянных слуг. Он видел, как объявляет во всеуслышание, что царь Валтасар околдован, что вовсе не он возвращается из похода, а эборейский подменыш. Он видел, как разъяренная толпа разрывает в клочья ненавистного Даниила, как вырывает из седла и побивает палками и каменьями ошеломленного Валтасара.
Все бы и закончилось так, когда бы… Когда бы… Когда бы… Видение исчезало, и над его ложем склонялось необычайно огромное лицо Мардука, окруженное золотым сиянием.
— Ты предал меня! — слабо шевеля губами, пенял Гаумата. — Я жил ради тебя, а ты предал!
— Я спас тебя, — глумливо усмехался Мардук. — Не я велел тебе отравить вино. Я спас тебя от твоего же яда.
— Зачем? — вновь под нос себе бормотал Верховный жрец. — Чтобы дать почувствовать тяжесть ярма на шее? Зачем ты спас меня?
Он проваливался в бред все глубже. Временами Гаумате чудились огромные псы, разрывающие его чрево и лакающие черную кровь. Но он помнил, что собаки были воплощением Гулы — богини врачевания. Сквозь пелену до его сознания доносились слова заклинаний: «Семеро их, семеро их. В глубине океана семеро их». Это его подручный, быть может, в скором времени — его преемник, читал над телом умирающего обычную в подобных случаях молитву, отгоняющую злых духов. Словно впервые доносились до него слова: «Ни прощения они, ни пощады не знают.
Словно впервые доносились до него слова: «Ни прощения они, ни пощады не знают. Ни молитвам они, ни мольбам не внимают».
Что-то внутри него вторило словам жреца: «Клятвою неба будьте вы закляты. Клятвою земли будьте вы закляты!»
Злые духи, терзавшие его плоть, ненадолго отступили, устрашенные грозными словами молитвы, но Гаумата все еще видел их жадно горящие во тьме сознания глаза. Они были рядом, совсем рядом.
В дверь тихо постучали. Халаб повернул голову от смертного ложа, на котором исходил кровавым потом Верховный жрец.
— Прибыл гонец от Валтасара, — донеслось до Гауматы.
— Мудрейший не может его принять, — стараясь загородить собой ложе господина, проговорил Халаб. — Он спит. Однако я передам ему все, что царю было угодно приказать.
— Валтасар пишет, что и трех дней не пройдет, как он будет у ворот столицы. Пусть же ликование народа не знает границ. Пусть стар и млад приветствуют его, когда станет входить наш могущественный повелитель в Священные Врата Иштар!
— Я понял слова гонца и все запомнил. Как только мой господин откроет глаза, я передам ему царские повеления.
— Халаб, — чуть слышно позвал своего подручного Верховный жрец, когда шаги слуги затихли на лестнице.
— Я весь внимание, мой господин, — отозвался жрец.
— Валтасар близок? — прошептал тот.
— Истинно так.
— Вели позвать Эвридима, лекаря из Эллады. Пускай он отворит мне кровь.
— У нас этого не делают, — с сомнением в голосе проговорил Халаб. — Разве могут раны телесные давать пользу человеку?
— Делай, как я велю. А когда он придет, выполняй то, что скажет этот никеец, и не задавай вопросов.
— Повинуюсь, мой господин, — покорно склонил голову Халаб.
«Недолго тебе осталось быть господином, — мелькнуло у него в голове. Он еще раз с невольной усмешкой поглядел на распростертое перед ним тело. — Эх, Гаумата, поставил силки на птицу, да попался сам!»
Да еще как попался! Молодые жрецы до сих пор пребывают в смятении. Еще бы, наместник Мардука взял да и хлопнулся наземь в коликах сразу, как пророк возгласил, что божий гнев постигнет творящего зло. Пойди им теперь что-нибудь объясни! Да и что тут объяснять? Слух-то по городу пробежал быстрее степного пожара. И это он еще не говорил никому главного: буквально накануне празднества он видел в жилище Первосвященника белых муравьев — верный знак того, что дом этот будет разрушен и распадется!
Однако пока что даже еле живой Верховный жрец все же Верховный жрец. Значит, пусть нечестивец эллин отворяет ему кровь. Тем раньше он ступит на Дорогу Последнего Умиротворения. Ту самую, по которой уходят Верховные жрецы, когда более не могут достойно выполнять свои обязанности.
Халаб умел ждать. Он не спешил. С детства он запомнил, как змея охотится за мышью: медленные, плавные движения, как будто она и не движется вовсе, а просто ветер несет песок под нею. Потом — раз! Атака! Стремительная и неудержимая.
Сейчас все было готово к атаке. Оставалось лишь улучить момент.
В этот день Намму не страшился захода солнца. Изредка поглядывая на срывающееся в Закатное море светило, он даже торопил его, точно впереди ждало обещанное свидание. Общаясь ли с Дарием или тайно встречаясь с Халабом, он то и дело поглядывал в небо, точно сомневаясь, совершает ли светило обычный свой путь или замерло, как некогда в прошлом, по приказу одного эборейского полководца.
Общаясь ли с Дарием или тайно встречаясь с Халабом, он то и дело поглядывал в небо, точно сомневаясь, совершает ли светило обычный свой путь или замерло, как некогда в прошлом, по приказу одного эборейского полководца. Когда Намму осознал, что подгоняет миг заката, то сам себе не поверил. Да и кому сказать — он ждал встречи с призраком!