— О великий государь! — преодолевая боль, медленно проговорил он, с ужасом осознавая, что иного подобного случая ему может не представиться. — Моих ли рук дело то, что ты назвал победой? Нет, лишь волею бога Единого одержал я верх. Мне ли принимать награду? Нет, отвечу я. Не мне, но Вышнему, чьей рукой я был ведом.
— Будь по сему. Твой бог, Даниил, нынче показал силу несравненную и попеченье о царстве вавилонском не меньшее, нежели Мардук.
Так пусть же отныне и вовеки народ эбору воздает хвалу и приносит жертвы богу своему так же вольно, как ныне в Вавилоне славят Мардука. Что скажешь ты об этом… Верховный жрец? — Валтасар обратил свой взор на белого, точно одеяние его подручных, верховного жреца Мардука.
— Позволь мне уйти, государь, — прохрипел тот, едва проталкивая слова через сведенное внезапным спазмом горло.
— Иди, — милостиво разрешил царь Вавилона и тут же, забывая, кажется, о проигравшем, повернулся к победителю: — Доволен ли ты наградой, Даниил?
— Не мне, — проговорил Даниил, закатывая глаза, — но Богу награда твоя, о великий государь! Как зерно, брошенное в землю, восходит многими колосьями, так и тебе, истинно говорю, данное Всевышнему с радостью — вернется сторицею.
— Да будет так, — Валтасар поднял руки к небу, — боги мне свидетели.
Когда простой смертный посвящает себя Богу, он избирает путь нелегкий и тернистый. Верховный жрец еще с детских лет знал, что будет служить Мардуку, и со временем, поднимаясь все выше к заветному чертогу, он верил, что храним силою того, в чьих руках таблицы человеческих судеб. Он никогда не произносил своего имени. То, которое он получил в младенчестве, со временем забылось. Нынешнего же не ведал никто. Ибо верно говорил на площади этот проклятый эборей: кто владеет истинным именем, имеет власть необоримую. Верховный жрец ходил из угла в угол, меряя шагами длину своих покоев. Шагов получалось двадцать один. Неистовая ярость, клокотавшая сейчас в его груди, была столь обжигающей, что он просто не находил себе места. Стоявший рядом Гаумата молчал, ожидая, когда его повелитель даст ему вымолвить хоть слово.
— Я хочу видеть его мертвым! — кипел ненавистью Верховный жрец.
— Но он пощадил тебя, о мудрейший.
— Пощадил?! — Жрец метнул на помощника взгляд, от которого могли вспыхнуть златотканые занавеси, но тот стойко выдержал его. — Не просто пощадил! Он легко, как нищему истертую монету, даровал мне то, что отнял Валтасар, что было смыслом и сутью моей жизни! Он пренебрег мною, показал, что я ему не опасен! Показал, что его бог ЙаХаВа сильнее, чем Мардук! Настолько сильнее, что для служителя его ты, я — не значим ничего! Пустая гремушка, детская забава! А я опасен, я очень опасен! Я жажду видеть его мертвым! — неистовствовал Верховный жрец.
— Но сейчас бог на его стороне, — негромко, но уверенно проговорил Гаумата. — Все это видели, и никто не посмеет сейчас оспаривать неоспоримое. Этот самый ЙаХаВа даровал ему победу. Или же Мардук прогневался на тебя, о Мудрейший. Сие неведомо мне и неведомо никому. Я велю говорить, что это ты призвал гнев Мардука на себя.
Верховный жрец остановился, внезапно успокаиваясь. Впрочем, это было зыбкое спокойствие дыма, поднимающегося к небу столбом. Сейчас он почувствовал, как чья-то сильная рука выдернула из него железный стержень, не дававший согнуться все долгие годы его жизни. Он ощущал, что мир его рушится, и он сам рушится вместе с ним.
— Я должен уйти? — тихо вымолвил он, вопросительно глядя на Гаумату.
— Да, — кивнул тот, — городу будет объявлено, что Мардук прогневался на тебя и покарал за гордыню. Ты тихо исчезнешь, но, как ведомо тебе, до конца жизни ни в чем не будешь нуждаться. Сила Мардука не должна подвергаться сомнению!
— Да, это так.
— Я рад, что ты понимаешь меня, о мудрейший.
Верховный жрец, ставший в этот миг бывшим Верховным жрецом, скорбно кивнул.
Верховный жрец, ставший в этот миг бывшим Верховным жрецом, скорбно кивнул.
— Если у тебя есть какое-нибудь желание, скажи мне о нем на прощание. И если Мардуку будет угодно, я его исполню.
— Я желаю, чтобы Даниил был мертв, — не задумываясь, жестко выдохнул человек, утративший свое имя ради звания, а теперь навсегда потерявший и его.
— Не сомневайся, — подтвердил Гаумата, — я сделаю это. Но сейчас сила на его стороне, и боги хранят его для дел, мне неведомых. Однако же я найду способ приблизиться к нему…
— И нанести удар, — сквозь зубы процедил его собеседник.
— И нанести удар, — коротко подтвердил Гаумата. — А сейчас, пора. — Он указал человеку без имени на дверь.
Небо в промежутках высоких колонн храма едва начинало темнеть. Старик в истрепанном одеянии ступил на блестящие плиты святыни Мардука. Огромный золотой истукан глядел на него сурово, одной рукой сжимая секиру, другой — попирая обвивающего постамент дракона. Грустная улыбка появилась на устах старца, и в уголках глаз впервые за много лет блеснули отблеском золотого сияния крохотные слезинки. Над головой Мардука загоралась первая звезда вечера шестого дня. Вошедший за ним Гаумата едва заметно кивнул стоявшим у дверей воинам храмовой стражи.