— Молчу, молчу, умываю руки. — Орк демонстративно отступил назад и бессильно развел ладони. — Ты и правда сумасшедшая, Мелеана!
Я из последних сил пыталась подавить одолевавшую меня зевоту:
— Как бы там ни было, но мудрые орки и сумасшедшие принцессы тоже нуждаются в отдыхе. Спокойной ночи, Огвур.
Уже будучи на самом пороге залы, я остановилась и вновь повернулась к Белому Волку.
— Кстати, дружище, я, кажется, знаю, о чем ты подумал в тот момент, когда Марвин рассказывал про казус с огненным смерчем.
Зря Ринецея так низко ценит способности этого мальчика…
Огвур запрокинул голову и расхохотался во все горло:
— Ульрика, демоница даже не подозревает, какое опасное оружие она отдала в наши руки. Ведь самый опасный маг — тот, чьих действий нельзя предсказать, нельзя оценить по привычным меркам или критериям.
Я потерла слипающиеся глаза:
— Но мы-то разгадали скрытые достоинства Марвина, пусть он пока еще и сам не осознает, каким редкостным даром обладает. И поэтому имеем право на заслуженный отдых.
Мы выехали рано утром. Я — верхом на Бесе, Марвин — на симпатичной серой кобылке, которую оставил недалеко от ворот замка. Друзья, в полном составе выстроившиеся на крепостной стене, провожали нас мрачным молчанием. Скрепя сердце, Огвур все же отпустил меня из замка в сопровождении одного только Марвина и сумел отговорить обеспокоенного Ланса, рвавшегося охранять свою принцессу, от какого-либо вмешательства в мои планы. Вот уж кого бы я точно не хотела видеть рядом в столь ответственном предприятии — так это взбалмошного, импульсивного полукровку. Пусть лучше пылкий стрелок из арбалета отправляется к Нарроне — думаю, там ему представится долгожданная возможность поквитаться с демонами.
Один лишь Эткин не проявлял никакого интереса к задуманной мной афере. Дракон, кажется, впервые в жизни мучавшийся сильнейшим похмельем, только вяло махнул лапой — что, очевидно, заменяло пожелание доброго пути. После этого несчастный страдалец отполз в тень большого дуба и по-кошачьи свернулся в клубок, отгородившись крыльями от шумного окружающего мира. На кислой морде дракона вполне выразительно отображались владевшие им философские размышления — о пользе добровольной абстиненции.
— Далеко до Белой скалы? — Я любовалась лучами утреннего солнца, отражавшимися от шелковой глади волос юного некроманта.
В ответ Марвин одарил меня волшебной улыбкой и осиял ласковым взглядом прекрасных глаз:
— Мы приедем к ней завтра.
Я почти пожалела, что уединение с красавцем магом окажется таким коротким. Юноша лукаво прищурился, догадываясь о нескромных мыслях, бродивших в моей голове.
— Ты всегда веришь собственным глазам больше, чем собственному сердцу, принцесса?
Неожиданный вопрос удивил меня чрезвычайно:
— К чему ты это спрашиваешь? Сердце подсказывает мне, что ты на самом деле вовсе не плохой человек, а мои глаза видят твою невероятную красоту.
Марвин хмыкнул:
— А твое лицо чем-то отличается от лица брата?
Я сняла золотую маску:
— Суди сам.
Юноша несколько минут спокойно рассматривал демонстрируемое уродство:
— Да, вы похожи, как две горошины из одного стручка. Вы близнецы. Ваша внешность не отталкивает, она скорее вызывает нездоровый интерес и излишнее внимание.
Потом он помолчал и непоследовательно спросил:
— Так ты веришь в мою красоту?
Я удивилась еще больше, пожала плечами и, достав Зеркало истинного облика, подала его настырному магу, не понимая, к чему ведут эти странные разговоры. Стеклянная поверхность послушно отразила волшебную красоту Марвина. Юноша долго рассматривал свои черты, широко распахнув черные глаза. Меня поразило выражение недоверия, написанное на прекрасном лице.
— Ты говоришь, оно показывает настоящий облик человека?
— Желаешь удостовериться? — Я поднесла зеркало к собственному лицу.
— О-о-о-о… — К моему удовольствию, некромант залюбовался обворожительной девушкой, которой я должна была стать, но не стала на самом деле. — Если ты сможешь вернуть себе свою истинную внешность, то затмишь многих и многих известных красавиц.
— А каких красавиц ты знаешь? — пробудилось во мне любопытство.
— О-о-о-о, — опять, на этот раз мечтательно, протянул Марвин, — я видел портрет одной знатной эльфийки, дальней родственницы королевы Альзиры. Она дочь князя, и ее зовут Лилуилла. Эта девушка прекрасна. Ее красота сильно отличается от твоей, она не выглядит отважной королевой-воительницей, она хрупкая, нежная и беззащитная. Золотоволосую княжну называют одной из прекраснейших дев Поющего острова… — Юноша погрустнел. — Мне никогда не встретиться с этой девушкой…
— Да ты влюблен, — восторженно ахнула я. — Не грусти, иногда жизнь преподносит нам неожиданные сюрпризы. Возможно, когда-нибудь тебе еще выпадет возможность увидеть воочию девушку с портрета.
— Ты не понимаешь, — вздохнул Марвин. А потом, словно желая уйти от болезненной для него темы, иронично поинтересовался: — А ты сама как, тебя случайно не пленили чары смазливого Лансанариэля?
— Ланс? — Я махнула рукой и рассмеялась: — О нет, он всего лишь друг.
Воспоминания о Генрихе, о его царственных манерах и суровой красоте, необычно сочетающейся с безобразием, воспоминания о мужских пальцах, бережно прикасающихся к моему уродливому лицу — будили в душе целый шквал эмоций, странных и непривычных. Боясь самой себя, я поспешно загнала эти странные мысли обратно, подальше, в самый потаенный уголок сердца.