— Мне нужно сказать тебе, Аленушка, — произнесла она, разглядывая рисунок корзинки, набитой здоровенными подосиновиками. — Мама с папой не вернутся…
Не помню, как я слезла с дерева. Вероятно, свалилась в конце. Не помню, как продиралась сквозь кусты, как упругие ветви хлестали по лицу. Не видела ничего. Перед глазами сияло опускающееся лезвие, а затем последовал чавкающий удар.
Вылетела на берег и остановилась.
Подобный ужас я испытала лишь однажды в своей жизни. Когда бабушка в льняном переднике с уточками сообщила, что моих родителей больше нет. Они погибли там, где солнце светит круглые сутки. Месяц назад они были рядом, я говорила с ними, и вдруг в один миг их не стало.
Вера лежала на камнях — одинокая, брошенная. Лежала ровно, словно кто-то заботливо уложил ее на колючую гальку, выпрямил руки, расправил платье… Голова отсутствовала. Она покоилась рядом. Глаза закрыты и лицо умиротворенное.
Я тихо заплакала. Без сил опустилась на камни, потом все-таки встала и медленно поплелась к Верочке.
Я больше всего боялась, что закончится именно так. Кошмарный ужас с самого начала служил фоном развивавшейся истории. Давил, угнетал. Теперь он царил на сцене полностью и безраздельно. Его повелителем был бессмысленно жестокий американец с покореженным черепом и окровавленным мачете. А жертвой стала моя лучшая подруга. Вера уже никогда не поднимется, не посмеется вместе со мной над ляпом в переводе, не поцелует сына.
Почему жестокость имеет право на существование? Почему отморозки правят бал в этом мире? Вопросы банальные, но именно они роились в голове, когда я гладила руку Верочки.
Долго я сидела и гладила руку Верочки. Бейкер не возвращался. Тень деревьев накрыла берег и коснулась воды.
Слезы лились и лились из глаз. Скорбь придавила тяжелой плитой. Прежде всего она, уж после — чувство вины перед подругой. Я не уберегла, не спасла Веру. В результате маленький мальчик на другом краю света остался без мамы…
Больше всего меня коробил вид отделенной от тела головы. Слизывая с губ слезы, осторожно вернула ее на старое место. Камни там, где она лежала, покраснели. Я убрала руки, пальцы продолжали чувствовать мягкость и податливость Верочкиных волос.
Не было сил смотреть. Кровавый воротник, который охватывал худенькую Верину шею, притягивал взгляд.
Сумасшедшие, бредовые мысли овладели мною. Я думала о «мертвой воде»…
Что, если и в самом деле с ее помощью можно заживлять раны на мертвецах? Как в сказке об Иване-царевиче и сером волке? Ведь научился доктор Энкель, используя удивительную субстанцию, сращивать сломанные кости!
— Что думаешь, Вера? — спросила я.
Все готова была отдать, чтобы она ответила. Но с холодных Вериных губ не сорвалось ни звука.
Легенда о Ганеше…
Человеке, который открыл «мертвую воду» и пытался приживить ею отрубленную голову сына.
Сказка? Выдумка?
Возможно.
Но глаза невольно уставились на забытую всеми сумку.
Но глаза невольно уставились на забытую всеми сумку. Она валялась на камнях чуть в стороне. В ее недрах покоился термос из нержавейки с последним кубиком.
Когда стало совсем темно, я развела костер при помощи зажигалки помощника Бейкера. Нашла ее под деревом, где он ее бросил. Отблески пламени плясали на Верочкином теле в жутком языческом танце.
Не знаю, правильно ли я поступала. Возможно, нарушала какие-то божественные законы. Но я — известная атеистка. И то, что делала тогда, казалось мне таинственным и запретным ритуалом Вуду, которому меня там же учили невидимые духи холодного ночного озера с неизвестным названием.
Я выгрузила весь лед, извлекла осторожно темный кубик и положила отдельно. Разломала сам термос и вытащила колбу, изготовленную из нержавеющей стали. Прикрутила ее к палке и опустила в горловину кубик.
Подносила к пламени с большой осторожностью.
Половинка луны отражалась в озере и походила на полуприкрытое око, подсматривавшее за мной из темных водных глубин. Мрачный лес пугал шелестом листвы.
Колба разогрелась быстро, через некоторое время я услышала бульканье. Кубик растаял.
С тревогой вздохнула и перенесла колбу на лед.
Остудила.
Странные физические свойства у «черного льва». При одной и той же температуре «мертвая вода» может находиться и в жидком, и в твердом состоянии. Чудно, ей-богу, но для меня это значения не имеет.
Выровняла голову Веры по отношению к туловищу. Взяла остывшую колбу, занесла над раной и… В меня закралось страшное сомнение.
Чем я, собственно, занимаюсь? С ума сошла от горя! Эта гадость испепелит останки Веры в одно мгновение. Уже довелось наблюдать подобный эффект в Нью-Плимуте. Эксперимент со злобным псом.
Ничего не получится!.. Я просто сошла с ума…
Что ж, пусть будет как будет! Наклонила колбу и плеснула несколько капель на кровавый разрез.
Капли падали целую вечность.
На рану не попали, угодили ближе к Верочкиному подбородку. Замерли в ложбинках сонных артерий.
Затаив дыхание, я ожидала, что взрывная волна растерзает тело. Что плоть брызнет в стороны, в полете рассыпаясь в прах… Но капли не всасывались, ничего не рвалось. Вообще ничего не происходило.
Время замерло. Даже листья перестали шелестеть в темноте.