Я с разбегу запрыгнула на ствол, стоявший на моем пути. Быстро-быстро полезла вверх. Когда расстроенный мулат поравнялся с деревом, я находилась уже метрах в шести над его головой.
Остановился он как раз подо мной, перекинул автомат и достал сигареты. Сунул одну в рот и все никак не мог прикурить.
Где же Бейкер? Я пыталась увидеть, что творится возле озера, но стволы деревьев и их листва ограничивали обзор.
А вот и он нарисовался. Фигуру скрывало дерево, но из-за ствола появилась опущенная рука с мачете.
Он стоял. Чего-то ждал. Чего?
— Скалолазка! — последовал его крик. — Выходи из леса!
Помощник Бейкера оставил попытки зажечь сигарету, бросил зажигалку под дерево и отправился обратно в лес. Очевидно, искать Глюки. Не выполнил приказ и не горит желанием встречаться с шефом.
— Выходи, крошка! Иначе вместо тебя пострадает невинный человек.
Бейкер вдруг показался в просвете между деревьями. Я с ужасом увидела, что он держит за волосы Верочку, которая стоит на коленях. Где он поймал ее? Матушки! Я-то думала, что она в безопасности!
— Выходи, крошка! — в третий раз пригласил Бейкер. Рука, сжимавшая тесак, поднялась над Вериной головой. Нет! Стой!
Хотелось закричать, но горло перехватило. Он не сделает этого. Не обидит постороннего человека!
— Я буду считать до десяти, — объявил Бейкер. — На счет десять отрублю ее умную, начитанную голову!
Вера покорно сидела рядом с ним, уставившись на камни. Зачем Бейкер угрожает ей? Она же ни в чем не виновата. У нее дома остался маленький сын, которого она воспитывает одна! Она…
— Один! — громко произнес Бейкер, и я поняла, что проиграла.
— Стой! — прорвало меня.
— Стой! — прорвало меня. — Стой-стой-стой!!!
Американец замер.
— Ты где там?
— На дереве! Сейчас спущусь! Отпустите Веру!
— Двигай сюда!
— Уже спускаюсь, уже…
Вообще-то спускаться немного сложнее, чем карабкаться вверх. Я на секунду замешкалась и, опасаясь разозлить американца, снова напомнила о капитуляции:
— Спускаюсь я, Бейкер!
— Поторопись, мне некогда… Куда пропал этот недоумок?
Я нащупала ступней нижнюю ветку. Встала на нее.
Слова, произнесенные дальше Бейкером, заставили обмереть.
— Не отвлекайся, Скалолазка. Какую конечность отрубить тебе в первую очередь?
Я испытала шок. В груди похолодело. Сердце застыло — такое впечатление, что оно больше не запустится.
У Бейкера опять съехала крыша. Канал в его голове переключился. Но американец вспомнил не события во французском особняке, не эпизод на Крите, а совсем свежий момент. Десятиминутной давности. Когда он собирался обезглавить меня своим страшным тесаком.
Тогда я успела отпрыгнуть. А теперь?..
Теперь на моем месте находилась Верочка! Бейкер держал ее за волосы и думал, что это я.
— Я ЗДЕ-Е-Е-ЕСЬ! — закричала во всю глотку.
Рука с мачете резко опустилась…
Мне было около семи лет, когда это случилось. И мир маленькой девочки Алены Баль разом перевернулся, оставив в прошлом солнечное детство. Я не помню имени — отчества воспитательницы в детском саду, не помню гонок на трехколесных велосипедах, о которых рассказывала подруга… Все-таки одни события вытесняются из головы другими. И если у Евгении Симоновой, ныне Абрамян, осталось воспоминание, как мы содрали локти и коленки, съехав на шоссе с крутой горки, то во мне сохранился лишь образ бабушки. На ней был льняной передник с красными славянскими узорами — уточками и ростками. Она посадила меня на кровать, присела рядом, сложив руки на коленях, и долго молчала. Собиралась что-то сказать, но вместо этого неотступно смотрела на пришпиленный к стене рисунок, который я подарила маме на 8 Марта. Корзинка, полная грибов с красными шляпками. Подосиновики.
Все началось с отъезда отца. Хотя у нас сохранилось несколько фотографий, я совершенно его не помню. Маму — да. А вот отца — нет… Я знала только, что он уехал очень далеко. Бабушка сказала: «Туда, где солнце светит круглые сутки». Именно так.
Прошло несколько дней, а может, недель. Посреди ночи меня разбудила мама.
— Я еду к папе, — сказала она. — Я хочу попрощаться с тобой…
Такой она мне и запомнилась. Овал лица в полумраке, мягкие волосы, запах цветочных духов и какая-то неземная теплота, исходившая от нее. Мамочка моя…
Она поцеловала меня на прощанье и произнесла фразу, которую я вспоминала каждый день на протяжении десяти следующих лет.
— Будь умницей, дочка…
Будь умницей… Будь умницей…
Не знаю, сколько времени прошло после этого. Бабушка говорила, что пара недель. Мне показалось — целый год. Я нашла на улице безногую, но совершенно новую куклу. Прибежала домой, чтобы поделиться радостью с бабушкой и дедушкой. Застала их на диване перед включенным телевизором. Они уставились в экран, а лица у них были такие белые, будто их подменили масками чужих, незнакомых людей.
На ковре валялись телефонный аппарат и трубка, соединенные витым проводом.
Я ворвалась с радостным воплем, на секунду остановилась, глядя на экран…
Дед вскочил с дивана. Спешно и грубо затолкал меня в спальню. Так я и не увидела ничего. Моя радость тут же испарилась. Я рыдала у запертой двери. Рыдала несколько часов.
А потом в спальню вошла бабушка в льняном переднике с красными узорами…