— Мне больше по душе его исключение. Тор позволил себе быть самим собой в пику всем традициям и канонам! — запальчиво воскликнула Джасс.
— Это не факт, Джасс, совсем не факт. Я именно такой, какой есть по натуре своей, — наглый, упертый ханжа, со всеми недостатками, чревоугодием и ленью, свойственными моему народу.
— Тебя сделали таким твои родители.
— А почему ты считаешь, что, задайся они целью вы растить из меня эльфа, у них бы это получилось? Вот из тебя действительно вырастили все, что сами захотели. В Ятсоуне захотели жрицу — получилась жрица, а потом хатамитки достроили еще, и ты стала немного хатами. А чуть позже эльф Ириен Альс научил тебя любить, но все равно по-своему, по-эльфьему. Что же тебя делает человеком при таком внешнем влиянии?
— Я от рождения человек.
— А я от рождения тангар.
— Идиотский разговор.
— Совершенно с тобой согласен. Ты или наверх иди, или оставайся в лавке, будешь мне помогать.
— А можно?
— Хм… Нужно.
И она стала работать в лавке.
Говорят, что первый шаг к сумасшествию — когда начинает казаться: все, что происходит вокруг, уже было. Есть даже мудреное маргарское слово, которым называлось это состояние. За свой разум Джасс была спокойна, потому что стеллажи с книгами в лавке «Разные вещи» напоминали ей другое место и другое время. А именно Ятсоунский храм и его знаменитую библиотеку, где Джасс провела много лет. Детская память крепкая штука, она цепко хранила воспоминания о высоченных полутемных залах, длинных шкафах, необъятных ящиках с каталогами, узких качающихся стремянках, о запахе пыли и бумаги, о скрипящих звуках, доносящихся из зала, где работают переписчицы. И если сомкнуть веки, то время словно возвращается вспять, а воспоминания накатывают мощной прибойной волной. Джасс порой казалось, что вот так вот моргни лишний раз — и увидишь собственное темно-синее застиранное платье послушницы, ноги в грубых башмаках и руки, покрытые цыпками, вместо черной кожаной юбки и корсета, надетых поверх белой рубашки.
Нанять на работу человеческую женщину считалось в нынешние времена поступком незазорным для порядочного тангара. И родня, а также соседи-тангары сочли выходку Анарсона оригинальностью, но не более. Наоборот, покупателей прибавилось, потому что смотреть на женщину с открытым лицом и простоволосую многим было приятнее, чем на скучную физиономию честного тангарского парня, озабоченную только расчетом вероятной прибыли. Анарсон не пожалел о своем решении.
После удачного дня, когда Джасс умудрилась втулить толстенный и дорогущий фолиант кулинарных рецептов молодой семейной паре, они с Анарсоном решили отметить это дело бутылкой эрмидэйской кассии. Подняв, прежде всего, тост за здоровье, а уж после за удачную продажу, тангар с удовольствием смаковал вино, причмокивая от наслаждения.
— Вишь, как несправедливо. Альс твой и пригубить не может сей божественный напиток.
Джасс спорить не стала, а лишь опрокинула в себя еще один стаканчик. Напоминание об Ириене было некстати.
— Что, затосковала об эльфе своем? — усмехнулся Анарсон. — Не в обиду вам будет сказано, но неправильно все это.
— Неправильно?
— Да. Пароваться надо со своими. Люди с людьми, эльфы с эльфами. Я так понимаю, раз мы все такие разные, то это неспроста.
— Вот ты говорил, что Ирье меня научил любить по-эльфьему…
— Все-то ты помнишь…
— Все не все, а эти слова запомнила. Может, пояснишь…
Тангар задумчиво поскреб макушку.
— Понимаешь, подруга. Как бы оно так, чтоб понятнее… Вот смотри, как у меня с Миол вышло. Отец позвал, сказал, мол, жениться пора, и показал мне невесту. Я поглядел и согласился. Потому что полюбил.
— Прямо так сразу и полюбил? Я не спорю, Миол женщина очень красивая, но все равно…
— А это и есть любовь по-тангарски. Вижу перед собой красивую тангарку, непорочную, хозяйку мудрую и прилежную. Косы у нее чистое золото, лоб высокий, грудь большая, спина ровная, и ум в глазах настоящий. Ты не смейся… Я женился и ни мгновения, ни разочка не пожалел о том. И я не становлюсь моложе, и она, но я люблю ее и не променяю ни на жаркую красавицу-орку, ни на утонченную красавицу-эльфийку, ни на такую, как ты, подруга Джасс. Я знаю, что и Миол ни на какого другого мужика не глянула с той поры, как одела женское покрывало. И до глубокой старости будем мы в супружеской кровати устраивать побоища, как отец мой с матерью учиняли — дом трясся, и как дед с бабкой, не говоря уж о прадеде, тот в девяносто с гаком лет еще ого-го чего мог… Вот тебе и любовь, — развел руками Анарсон.
— Понятно. Но ты мне так и не ответил на вопрос.
— Пойми ты, люди, они ведь иначе любят. Вы все время ищете чего-то нового, вроде как совершенства, а на самом деле лишь новизны, да и только. Тот же Малаган, он всех баб перепробовал, с какими только судьба сводила. Скажешь, нет? Любви искал? Хрен ему! Ничего он не искал, кроме новых сисек.
— Люди разные бывают.
— Да знаю я, о чем ты ведешь, — досадливо махнул рукой тангар. — О Белом Лисе, о котором сказку за сказ кой сочиняют. О великой любви его к королеве Морган. Так в тех же сказках пишется, как Белый Лис то с одной в койку увалился, то с другой, пока искал свою Морган. Хотя нет… Я не хотел сказать, что у людей не бывает великой любви. Просто редкость это большая, словно черный жемчуг. Случается, не спорю, но любовь эта крепка и люта, как смерть, и ничего хорошего из нее не выходит, кроме крови и слез.