— Как только ты станешь Джасс искать?
— А вот по этому поводу не переживай, — усмехнулся эльф, хлопая соратника по широкой спине. — Надо будет, я весь мир наизнанку выверну.
«А ведь вывернет, с него станется. Наизнанку, выпотрошит и узлом завяжет», — мысленно согласился Пард.
А Ириен, в свою очередь, подумал о том, как, наверное, замечательно на самом деле быть таким уверенным в собственных поступках и правильности выбора, не сомневаться, не грызть себя за все упущенные возможности и невыполненные обязательства. Но когда у тебя на одной чаше весов весь мир и четверо настоящих друзей, а на другой чаше — любимый и единственный в жизни человек, то невозможно оставаться беспристрастным судией. Как это получается у Ар’ары? Или у него те же проблемы, но только он выбрал благополучие всего мира? Тогда кем пожертвовал?
— Иди и спи, человече. Иди, иди… я все равно сегодня не засну.
…В небе над Кенардом кружили вороны. Их вспугнули вопли плакальщиц, и теперь черные птицы неутомимо наматывали круги над погостом. Их хриплое карканье заглушало звон поминальных колокольцев в руках жрецов Неумолимой. Вроде бы кладбище — место, не терпящее суеты, но происходящее действо меньше всего напоминало чинные похороны достойного человека. Мама все время шепталась с сестрами, отец потихоньку прикладывался к фляге с самогоном, тетка шепотом ругалась с кузеном, жрецы путали слова молитвы, шумели дети. Кен хотел было призвать родню к порядку, но вдруг обнаружил, что он сам лежит в гробу. В стальных доспехах, только без шлема, зато с мечом на груди между сложенных ладоней.
В стальных доспехах, только без шлема, зато с мечом на груди между сложенных ладоней. Страшно не было. Только как-то грустно. Да еще раздражала непотребная суета и душераздирающие крики птиц. Такое ощущение, словно родня вовсе не опечалена Кенардовой кончиной, наоборот, они давно ожидали этого знаменательного события и теперь только и мечтают, как бы приступить к поминальному обеду. Сестры стоят над гробом и деловито обсуждают, достаточно ли посолены свиные ножки. И никто не пытается придать своему лицу сколько-либо скорбное выражение.
Гроб разве только не бросили в яму, быстренько закидали сверху землей, и Кенард остался в полнейшей и кромешной тьме. Не успел он как следует обдумать свое положение, когда по крышке гроба снова застучали заступы.
— Думаешь, что это только сон? — сказала Гилгит, без всяких усилий приподнимая крышку гроба.
— Конечно, сон, и ты мне тоже снишься.
— Какой ты догадливый, Кении, — хищно улыбнулась покойница. — Все-то ты знаешь!
Изо рта у нее комочками сыпалась земля.
— Уходи, Гилгит! Дай мне спокойно полежать в могиле.
— Нет, милый, спокойно у тебя не получится. Ты хотел быть со мной при жизни. Не получилось. Зато после смерти у нас будет сколько угодно времени.
— Я уйду на новый круг перерождений.
— Ты уверен? Ведь ты же не знаешь, что станется с тобой в конце путешествия? Эльф отнимет у тебя посмертие, как отнял его у меня, — прошипела Гилгит, просовывая между губ тоненький раздвоенный язычок, который осторожно ощупал лицо Кенарда, как это водится у змей.
— Ты сама во всем виновата, — выдавил из себя свежепогребенный рыцарь.
— Во-о-о-от, как ты заговорил? Значит, ты меня не любил!
— Значит, не любил, — обиделся Кенард.
— Он всех убьет! Всех! И Парда, и Мэда, и Сийгина, и Торвардина! И тебя, дурака!
— Врешь, он за друзей — горой!
Гилгит в ярости швырнула гробовую крышку на могильный камень.
— Он проклят! И не я его прокляла первая, нашлись и до меня! Убей Альса! Убей его! Спаси и меня, и себя!
Нездешний ветер срывал с ее костей обрывки гниющей плоти и разбрасывал их по всему погосту. Вороны безумствовали, надрываясь в крике. С неба сыпались вместо снега черные, забрызганные кровью перья, которые прилипали к белым костям. Кенард хотел закричать, но его язык увяз в песке, заполняющем рот, сладком-пресладком песке с отчетливым привкусом ванили. Он не мог даже пальцем шевельнуть.
— Мы сделаем иначе… — зловеще прорычало черное косматое чудовище с синими безумными глазами, обнажая огромные стальные клыки.
И припало влажными ледяными губами к губам Кена, сливаясь в омерзительном лобзании.
— Ты пойдешь и убьешь эльфа, пока он спит. Иди!
Не чувствуя ни рук, ни ног, юноша все же понял, что встает из собственной могилы. Он посмотрел вниз и увидел в своих руках клинок, покрытый толстым слоем засохшей крови. Идти пришлось по еще теплым птичьим тушкам, но остановиться или свернуть в сторону Кен не мог, двигались только его доспехи, обретшие собственную волю.
— Альс! Альс! — позвал он.
Эльф стоял над обрывом, одетый лишь в длинную белую рубаху, забрызганную по подолу чем-то красным. И даже не посмотрел в сторону приближающегося к нему невольного убийцу, хотя тот уже занес над его головой свое оружие.
— Она хочет, чтобы я убил тебя! — закричал из последних сил Кен.
Ириен повернул к нему свое лицо. В его глазах отражалась луна Шерегеш.
— А ты сам тоже хочешь меня убить?
— Не хочу.
— Ну и не убивай. Без тебя найдутся желающие. И не во сне, а наяву.
— Гилгит заставляет мое тело двигаться.