— Не боязно одной-то на речку? — тихо спросил Шон, выскользнув следом за хозяйкой. — Водных прыгунов здесь полным-полно.
— Нет тут никаких прыгунов, колдун, — нехотя отозвалась женщина. — Шел бы доспал свое, пока время есть. Ирье хочет начать работу сразу после восхода солнца, а тебе еще наговоры делать. Иди спать.
И махнула раздраженно рукой, мол, сделай милость, отстань, пока не послала подальше злым путем. Суровая женщина, сразу видно, суровая и недоверчивая. Где только эльф такую нашел, в каких краях? Шон оставил хозяйку в покое, но следовать ее советам не стал, спать бы ему совсем чуть-чуть осталось. Одна маета, а впереди и вправду важное дело. Шон раньше сам не делал наговоренного оружия против нежити, знал только в теории, знал твердо, но прекрасно понимал разницу между подробным описанием ритуала в «Сводах» и работой в кузнице. Мастер Ириен, похоже, тоже знает больше, чем говорит, но вся ответственность лежит на нем, дипломированном оллавернском маге. И если не выйдет нож, то первым же от зубов и когтей упыря пострадает сам колдун.
— Ранняя пташка…
Чего больше было в хриплом голосе эльфа — одобрения или раздражения, Шон не понял, а потому ограничился неопределенным движением плеч.
— Тогда готовься, колдун, скоро начнем, — предупредил кузнец.
На скорую руку похватали из плетенки кусочки заветренного сыра, запили молоком. И все это молча. Пока Итан разводил огонь в горне, эльф предъявил Шону несколько грубых заготовок. Металл был разного качества, но волшебник безошибочно выбрал только один из слитков. Как выбрал? Просто один из кусков металла показался ему… м-м-м… чище остальных. Своему чутью Шон привык доверять. Да и эльф-кузнец выбор его без разговоров одобрил.
Молот в руках кузнеца пел вместе с колдуном, вторя его песне-речитативу мелодией чистого звона. Скоро Шон перестал бояться сбиться, молот не давал ему сменить ритм и направление течения звуков. Каждый удар превращал безликий кусок металла в прекрасное оружие, каждое слово наделяло его силой, способной разомкнуть цепь колдовства, породившего неупокоенного мертвеца. Кузнец и колдун понимали друг друга не то что с полувзгляда, а с полумысли, вместе творя небольшое чудо так, словно знали друг друга не день, а целое столетие. Каждый раз, встречаясь взглядом со светлыми глазами эльфа, Шон с восторгом ощущал их растущую общность, способную сокрушить любое зло. И когда мастер Ириен, ударив в последний раз, резко опустил новорожденное лезвие в холодную воду, колдун выкрикнул последнее слово заклинания и связь эта прервалась, Шон ощутил острую боль.
— Эх, красота-то какая! — выдохнул восхищенный хромоножка, любуясь работой.
— Спасибо тебе, мастер, — устало выдохнул Шон.
— И тебе, колдун.
Трое мужчин, потные, закопченные, усталые, завороженно смотрели, как в бочке отдыхает их стальное смертоносное дитя. Каждый отдал ему часть своих сил, и каждый видел в нем свое продолжение. Шон уже сам себе завидовал. Было чему…
Эльф резко вскинул голову и уставился в широкий дверной проем. Через несколько мгновений там показался силуэт лошади с всадником, заслонивший солнечный свет. Шон от неожиданности вздрогнул, а Итан побелел лицом. И, если колдун сразу не догадался что к чему, то по лицу хромоножки можно было читать как по писаному.
«Мы уже покойники», — говорили его круглые глаза.
Ириен скривился от досады, но вышел навстречу пришельцам без робости, Шон следом. Колдун узнал их и отчаянно пожалел, что оставил свой меч в доме. От этих ничего хорошего ждать не приходилось.
Лихих людей, да и нелюдей в приграничье всегда хватало. За всеми головорезами из Твердыни не уследишь, глаз не хватит, вот и шалят на глухих дорогах злодеи всех рас и мастей. По мере их отлова, что, к чести гарнизона, случается частенько, жизнь в крепости делается разнообразней за счет изобретательности палача и фантазии лорда-сенешаля. Особо проявивших себя на стезе кровопролития, душегубства и мучительства ждет кол, остальных просто вешают на добротных крепких виселицах.
Этих было шестеро, все верхом, все вооружены. Кто мечом, кто копьем, у одного новенький самострел. Шестеро недобитков из шайки пресловутого Слепня во главе со своим неуловимым предводителем — человеком непревзойденной жестокости. Он был разнаряжен по-княжески, в коротком зеленом колете с нефритовыми пуговицами, в штанах с шелковой шнуровкой и высоких охотничьих сапогах, и даже шапочку с соколиным пером не забыл. Граф, ни дать ни взять, если бы не кисло-брезгливое выражение тщательно культивируемого чувства превосходства, искривившее смазливую физиономию разбойника.
— Ну, вот и свиделись, кузнец, — сказал Слепень, и свита поддержала его довольным гоготом.
— Чего надо? — невозмутимо спросил эльф.
— Я послал двоих парней прижать твою бабу на реке. Пусть ребята развлекутся. — Душегуб сделал многозначительную паузу, пытаясь определить, как его слова по действуют на эльфа.
Никак. Тот остался спокоен, что твоя ледяная гора, отрешенно разглядывая Слепня, точно полет бабочки вокруг пламени свечи.
«Их шестеро, — думал Шон. — Слишком много, и нет никаких шансов. Совершенно».