Теплая капелька скатилась по ее лбу.
«Неужели это я?» — подумал Ириен, недоверчиво потрогав собственное лицо, мокрое от слез.
«Ты плачешь, Ириен».
Он повернулся, чтоб увидеть ее. Серое платьице, босые ноги, бледные губы… Ей никогда не будет холодно, даже на самом страшном морозе, какие бывают ночами, там за рекой, на снежных склонах гор.
«Зачем ты пришла, Госпожа?» — впервые за многие-многие годы испугался он. До предательской дрожи в коленках, до ледяного пота, до темноты в глазах. Не за себя испугался.
«Давно не виделись, — спокойно сказала она. — Не бойся меня, пожалуйста. Я не за тобой. И не за твоей любимой».
Ириен перевел взгляд на мертвую девочку и едва не вскрикнул. Она была так похожа… похожа на Джасс. Где начиналось сходство и где оно заканчивалось, он понять никак не мог. Закрыл руками глаза, стараясь отогнать видение, затем открыл. Нет, нет никакого сходства между ними. Люди вообще мало похожи друг на друга.
«Но ведь рано или поздно это случится. Ты должен помнить об этом».
«Я не хочу помнить. Она для меня — все!»
«Значит, ты останешься без всего. Потом. Когда ее не станет».
«Уходи! Уходи, прошу тебя».
«Как скажешь, друг мой».
Она никогда не обижалась. Ее невозможно обидеть. Она всегда оказывалась победительницей, всегда правой. Это Ириен знал точно, он ведь был Познавателем.
Он осторожно положил Лукку в яму, прикрыл ее лицо тканью, чтоб защитить от земли. Люди в таких случаях говорили какие-то странные речи, прощались с покойником, но Ириен не знал нужных слов. Он просто вспомнил, как на Йони подарил малышке деревянного конька и как она в благодарность обняла его за шею, прижавшись на миг теплой мягкой щечкой к его щеке. От Лукки пахло пряниками, и она совершенно не боялась своего невеселого соседа-нелюдя. Это было хорошее воспоминание.
Комья земли падали вниз, словно между миром мертвых и миром живых медленно закрывалась дверь. Почему люди уходят в землю, тогда как другие расы предают своих покойников огню? Ириен слышал тысячи ответов на этот вопрос и от самих людей, и от нелюдей, и от простых селян, и от мудрецов, но ни с кем никогда не мог согласиться. И есть ли во всех погребальных обычаях хоть какой-то смысл?
«Ты сомневаешься, значит, еще не все потеряно». Какой знакомый голос!
Напротив, как раз по другую сторону засыпанной могилы, стоял Джиэс. Стоял и улыбался своей солнечной улыбкой, легкой и светлой, как теплый утренний лучик на спинке колыбели. Не было ни страшных ран на голове и груди, ни окровавленных прядей, ни стиснутых в предсмертной муке зубов. Только сияние зеленых глаз да мягкая волна русых волос.
«Джиэс?..»
«Нет, конечно, — усмехнулся тот. — Ты говоришь сам с собой, а я давным-давно стал дождем и пролился в озеро нашего детства. Помнишь?»
«Помню».
Помнишь?»
«Помню».
«Это хорошо. И озеро, и Мастера Фьера, и других стариканов. Они бы расстроились, если бы узнали, что ты разговариваешь с собственными призраками. Разве этому они учили тебя в Цитадели?»
«Я все помню».
«Значит, ты понимаешь, что Смерть — это призрак».
— Та, что все время приходит ко мне, она — настоящая… Или нет? Она тоже призрак?
«Стыдись, ро’а, ты уже разговариваешь вслух. По тебе плачет инисфарская лечебница для душевнобольных. Меня нет, и ее тоже нет. И никогда не было. И не будет».
— Будет, Джиэс, будет. К сожалению. Она придет за Джасс, а значит, и за мной. Но я не боюсь, я только не хочу, чтоб Джасс болела, страдала… Она боится старости, а я боюсь ее страха, и этому замкнутому кругу нет конца.
«Ты все перепутал. Это у жизни нет конца. Вспомни и скажи самое главное!»
«Что я должен вспомнить? Что?»
«Самое главное».
— Смерти — нет… — медленно вымолвил Познаватель.
Зима 1795 года от основания Ятсоуна
…Вдоволь наглядевшись на свое безупречное отражение в озере, обиженной девицей сбежала с небосвода ущербная Шерегеш, уступив почетное место золотисто-розовым вестникам грядущего рассвета. Несколько пронзительных мгновений на границе дня и ночи. И только негромкий плеск весла нарушил тишину уединенного острова. У подножия развалин донжона, среди камней горел костер, защищая от утреннего мороза одинокого странника. Он обернулся на звук шагов и даже махнул рукой, мол, милости просим к моему огню.
— Что-то ты задержался, Арьятири, — усмехнулся Ириен. — Я уж думал, ты не придешь.
Ведающий не стал отвечать на колкость. Он устроился напротив Познавателя на корягу, приготовившись к нелегкому разговору. Ириен Альс нисколько не изменился за эти годы. Те же косы стального цвета, покоящиеся на груди, те же шрамы на дочерна загорелом лице, то же упрямое выражение светлых глаз, та же самая неизменная кривая ухмылочка на узких губах. Только мечей-близнецов не видно. Простая рубаха до колен да кожаные штаны, заправленные в столь любимые Альсом короткие мягкие эльфийские сапожки.
— Я пришел поговорить.
— Самое время, Арья.
Арьятири опустил взгляд, собираясь с мыслями.
— Не переживай, я отвечу на любой вопрос, — заверил его Ириен, подкидывая новые поленья в костер. — Время еще есть. Немного совсем, но есть.
— Она… умерла? — осторожно спросил эльф.
— Да. Как и положено всем людям, — спокойно сказал Альс. — Когда пришло время — я отпустил ее.