Где-то вдали, в темном окончании коридора, радостно и счастливо заверещал барон. Видимо, тоже как-то почуял приближение своих спасителей.
— Ваша лисья светлость, — пересохшими губами (а ведь вроде бы только что из воды вылез) пробормотал Серега. — Плывите сюды, а то вдруг да и ошметочков даже от вас не останется…
Оборотень степенно соскользнул с поребрика в воду, не забыв при этом брезгливо опробовать ее кончиком ноги. И поплыл. Плыл и рассуждал:
— Предположим, ключевым словом во всей этой сказке является слово «отомстит»… Тогда…
Хоп! Лента черного мрака выметнулась из жерла колодца, пронеслась над головой безмятежно плывущего оборотня и с глухим стуком ударила по стене напротив Сереги.
Тяжелые черные брызги окатили лицо. Он машинально утер их рукавом рубахи. Хотя лицо, похоже, чище от этого не стало — вещество было липким и тягучим, словно смола, тянулось за рукавом струйками, но с кожи счищаться напрочь отказывалось.
— И что, это и есть… души тех самых виновных? — с некоторым сомнением громко спросил Серега. Оборотень из воды отозвался:
— Нечистью стали и души и тела их по воле Творца… Таким образом, и погибли, и не погибли они. Все еще несут сии твари великую угрозу тем землям, что некогда погубили. А тела их преобразовались в сосуды для силы диавольской…
«Хорошую религию придумали индусы — что мы, отдав концы, не умираем насовсем…»
Громадный ком черной грязи перед ним начал медленно формироваться в отдельные фигуры. У него на глазах из потеков и комьев вылеплялись головы, руки, плечи, животы… Со стороны комнаты, обращенной в бездонный бассейн, доносился голос продолжавшего плыть в направлении коридора оборотня, бубнящего свое:
— Итак, спаситель должен непременно отомстить… За что? За совершенное деяние… В убийстве, однако, обвинить их невозможно — тот егерь умер по причине неудобной позы, кровь в голову, гм… притекла, женщина просто-напросто истекла кровью, младенец, гм… и не умер вовсе. Остается только…
Серега, мощно замахнувшись, косо рубанул мечом по вырастающей перед ним группке человекообразных созданий из черной грязи. Узкое лезвие эльфийского меча светло блеснуло, погружаясь в вязкую массу. И прошло ее замедленно, с большим трудом. На месте удара появился глубокий порез, тут же начавший куриться дымками. Рты успевших вылепиться голов открылись — этакая вереница черных дыр. И извергли из себя ужасающе громкий рев. От него враз заложило уши, в барабанные перепонки мощно стрельнуло дикой болью. Несколько комочков грязи, прилипших к лезвию, с хрустом ломающейся горелой корки падали вниз, на пол. Вверх от них постреливали струйки дыма, доносились страдальческие шепотки. Серега, припомнив кое-что из того, что делала леди Клотильда, перехватил меч поудобнее и нанес по массе косой удар сверху. Затем еще один, под углом к первому, — вышел клин. Первый клин, как водится, комом, прокомментировал он про себя, ножом выковыривая из общей массы упирающийся и липкий кусок. Вся масса в этот момент оглушительно визжала, даже подергивалась слегка от судорог. Он вылущил клин, тут же начавший опадать на пол. У самого пола его встретила Серегина нога, пинком отфутболила в воду комнатного озерца. Нога тут же вернулась на место, он, до хруста выворотив руку в плечевом суставе назад — для мощи размаха, нанес удар снова, намереваясь повторить операцию… и в этот момент краешком глаза увидел, что комок, отброшенный им перед этим, разлапистой кляксой выскользнул из воды на коридорные плиты. И быстро-быстро пополз к основной массе. На воссоединение.
Не получится у него, с содроганием осознал Серега. Ничего не получится, потому что, сколько бы он ни сек эту вязкую грязь, она будет прирастать на свое место снова и снова. Рано или поздно (причем сто против одного, что скорее рано, чем поздно) он выдохнется, сил не будет даже на то, чтобы поднять меч, и вот тогда… Кстати, а что тогда? Помнится, леди Клотильда обещала, что «мстители за барона» всего-навсего вернут их в руки баронского правосудия. Всего-навсего…
Он отбросил от себя все эти мысли — лучше от них не становилось, а вот колени и руки явно начинали дрожать, да и сердчишко тряслось в груди, как пригретый за пазухой у волка заяц. И начал по одному срубать головы, все отчетливее и отчетливее вылепляющиеся на фоне маслянисто поблескивающей черноты. Срубал, с усилием протаскивая лезвие меча через сопротивляющуюся вязкую субстанцию, пинком ноги отправлял отсеченные комки подальше в воду, стараясь не задевать при этом оборотня, доплывшего наконец до коридорного проема и с мечтательным видом вылезавшего на берег, то есть на камни коридорного пола.
И начал по одному срубать головы, все отчетливее и отчетливее вылепляющиеся на фоне маслянисто поблескивающей черноты. Срубал, с усилием протаскивая лезвие меча через сопротивляющуюся вязкую субстанцию, пинком ноги отправлял отсеченные комки подальше в воду, стараясь не задевать при этом оборотня, доплывшего наконец до коридорного проема и с мечтательным видом вылезавшего на берег, то есть на камни коридорного пола. На фоне воплей, которые издавала черная масса, слышался его голос, довольно звучный, густо приправленный менторскими назидательными интонациями и отдающийся в сводах потолка гулким эхом:
— Несомненно, единственным злодеянием, свершенным и могущим быть предъявленным им в вину, является изнасилование… Уложение королевских законов трактует это всего лишь как грех прелюбодеяния и посему предает грешников в руки Священной комиссии, каковая карает их наложением месячного воздержания от женщин и вина, а также штрафом в четверть чаури…