Почему рука вывернута под неправильным углом?
Ответ пришел сам собой.
Потому что его накрыл очередной приступ.
И его запястья повернуты внутрь.
78
В Древней Греции верили, что подземные адовы реки сообщаются с земной поверхностью. Водопад Стикс обрушивал свои воды в узкий речной рукав в Аркадии, на севере Пелопоннеса. Ахерон протекал по территории Эпира и впадал в Ионическое море. Еще одна река с таким же названием орошала Лаконию и бесследно исчезала близ мыса Тенар, где, как считалось, и располагались адские врата…
На палубе баржи Жанна размышляла, к какому аду несет ее течение реки Бермехо. К Лесу мертвецов? К народу Танатоса? Если только не думать о том, что все ее расследование само по себе — сплошной ад. Оставь надежду, всяк… Ну и так далее. Стоит кому-нибудь чуть приблизиться к ней, и его увлекает вихрь насилия и жестокости.
Жанна пыталась отыскать в душе подобие сочувствия к Бето. Бедолага, которому просто не повезло попасться им на пути. Искала и не находила. Тело они бросили. Сбежали. Сейчас она очень надеялась, что не ошиблась. Что никто не увидит связи между их экспедицией и убитым шофером.
Или что они хотя бы успеют добраться до леса и затеряться в нем до того, как на место преступления нагрянет полиция.
Она вспоминала Марион Кантело. Нелли Баржак. Франческу Терча. Франсуа Тэна. Эдуардо Мансарену. Хорхе Де Альмейду… Других несчастных, вольно или невольно подошедших слишком близко к народу embalsados. Реальному или призрачному. Но что толку оплакивать умерших? Единственное, что Жанна еще могла сделать для них, — это довести свое дело до конца.
Но что толку оплакивать умерших? Единственное, что Жанна еще могла сделать для них, — это довести свое дело до конца. Найти Хоакина и остановить его. Любым способом. Она как наяву услышала голос Павуа: «Эта карма — ваша».
Жанна сидела на носу баржи. Обернувшись, она посмотрела себе за спину. Картина того стоила. Ржавая, склепанная на живую нитку развалюха длиной шестьдесят метров тащила на себе несколько сотен индейцев, домашнюю скотину, мешки с припасами, канистры бензина, собак, дрова, канаты… Здесь же сохло на веревках белье, горели переносные жаровни, пассажиры заваривали мате, звякали кастрюли… Настоящая плавучая деревня — оживленная, многолюдная, по-своему живописная…
Баржа медленно продвигалась вперед, унося их все дальше и оглашая шумом окрестности. По берегам тянулись типично тропические джунгли. Вершины деревьев сплетались над поверхностью реки. Ничего похожего на пальмовый лес. Жанна понимала природу этого феномена. Повышенная влажность дает жизнь бурной растительности. Плотной. Густой. Запутанной. Аргентинцы называют такие леса selva en galeria. Лес-галерея.
Жанна не отводила взгляда от черно-зеленых стен по сторонам. Путаница лиан. Обилие листвы. Цветы на ветвях. Но главное — деревья. Бесчисленные. Огромные. Стоящие плотно, не оставляя между собой ни единого просвета. Пальмы, конечно, но не только. Рожковое дерево. Мангровое дерево. Банановое дерево…
Она опустила глаза. Река, несмотря на название, вовсе не была красной. Скорее уж ее зеленоватый цвет напоминал старую бронзу. С вкраплениями желто-оранжевой меди. И серых свинцовых бликов. Металлическая река… Можно подумать, она вобрала в себя земные внутренности, впитала их, растворила и теперь несет в своих водах.
Тянулись часы. Чем дальше в лес углублялась баржа, тем тише делалось на борту. Голос джунглей подчинил себе прочие шумы. Шорох листьев. Птичий свист. Стрекот цикад. Вдруг без всякой видимой причины все звуки стихали. Тогда становилось слышно грузное шлепанье металлического корпуса по глади реки. Как будто время и пространство материализовались и в неразрывном своем единстве продвигались вперед, взбаламучивая илистое дно…
Пассажиры начали хлопотать насчет обеда. В ржавых железных бочонках разводили огонь, жарили говядину. Индейцы пригласили Жанну и Феро присоединиться к трапезе. Они вместе со всеми устроились под натянутыми над палубой брезентовыми тентами, спасающими от зноя. Жанна взяла себе кусок розовато-серого мяса. Психиатр хрустел сырыми овощами.
Чуть позже, когда все вокруг задремали после еды, вдруг раздались громкие вопли. Кричал капитан, высунув голову из рулевой рубки. Это был индеец лет пятидесяти, безбородый и лысый. К тому же лишенный ресниц и бровей. Когда Жанна поднималась на судно, он перехватил ее удивленный взгляд и объяснил, что специально удаляет у себя с лица всякую растительность, чтобы не давать приюта насекомым…
Сейчас он осыпал бранью нескольких молодых женщин, которые, старательно изображая ужас, искренне веселились.
— Что там такое? — не поднимая головы, спросил Феро, устроившийся на груде пустых мешков. — Что он говорит?
— Что если они не оставят его в покое, он их всех изнасилует. И добавляет, что охотно сбрил бы себе еще что-нибудь, лишь бы избавиться от назойливых паразитов.
Психиатр ничего не ответил. Очевидно, индейский юмор до него не доходил. Сгорбившись, он сидел на своих мешках, похоже, все еще во власти пережитого утром шока.
Жанна снова перевела взгляд на непроходимую стену джунглей. Она вспоминала, что говорил Бето. Бермехо опоясывает лес и окружающие его болота, чтобы через несколько сотен километров выйти к границе с Парагваем. К цивилизованному миру.