— Так что же все-таки произошло?
— Бардак начался, вот что! — спокойно сказал Пельегрини. — Правила полетели к черту. Бабы рожали прямо в камерах. Офицеры забирали у них младенцев и несли своим шлюхам в подарок. Один комиссар удочерил новорожденную девчонку, чтобы вырастить себе к старости невесту. Чины постарше торговали детьми — предлагали зажиточным семьям. Видела понял, что пора положить конец этому бедламу. И приказал Палину провести перепись.
— То есть переписать младенцев, родившихся в концентрационных лагерях?
Полковник проглотил сосиску:
— Именно.
И тут в первый раз за все время беседы подал голос Феро:
— Ну а матери? Что сталось с матерями?
— Их переправили.
— Куда?
Пельегрини поочередно обвел взглядом Феро и Жанну. Казалось, их наивность поразила его до глубины души:
— В Буэнос-Айрес отправляли телекс с пометкой RIP — Resquiescat in расе.[15] Тогда еще попадались люди с чувством юмора.
— В ноябре восемьдесят первого года, — не отступала Жанна, — Палин прибыл в Кампо-Алегре с заданием провести перепись родившихся младенцев. Но произошло нечто неожиданное. Адмирал сам захотел усыновить ребенка.
Пума издал восхищенный свист.
— Да уж, companera, материал собирать вы действительно умеете.
— Мальчику было девять лет. Его звали Хоакин. Он уже жил в приемной семье — у младшего офицера военной базы Уго Гарсии. Это был алкоголик, который допился до того, что убил жену, а потом покончил с собой. Хоакин убежал в лес и скрывался там три года, пока его не подобрал бельгийский иезуит Пьер Роберж. В марте тысяча девятьсот восемьдесят второго года Роберж, вместо того чтобы отдать ребенка Палину, бежал вместе с ним в Гватемалу. Но в конце концов снова связался с вами и передал мальчика Палину, а сам кончил жизнь самоубийством.
Пельегрини рассмеялся:
— Вот видите, вы сами все лучше меня знаете!
— Ответьте мне всего на один вопрос. Почему Альфонсо Палин хотел усыновить Хоакина, несмотря на то что у ребенка были все проявления аутизма и явная склонность к агрессии?
Пума задумчиво покачал головой. На губах у него еще не погасла улыбка. Как будто он продолжал про себя усмехаться над забавной иронией судьбы:
— Причина-то у него была. Самая основательная. Хоакин был его сыном. Его биологическим сыном.
— Что?!
— Сравните даты. Сразу поймете, что хронология хромает. В восемьдесят втором году Хоакину было девять лет. Значит, он родился в семьдесят третьем. За три года до начала диктатуры. Он и в самом деле не принадлежал к украденным детям, потому что такие появились только после семьдесят шестого года.
Просто его мать подложила нам свинью. Это было еще до того, как мы пришли к власти.
— А кто была его мать?
— Секретарша в ЭСМА. Как ее звали, не скажу, не помню. Но мы выяснили, что она шпионка, из левых. А у нас работает, чтобы добывать секретную информацию. Ну, ее отправили в Кампо-Алегре, и там ей развязали язык…
— Но при чем тут Альфонсо Палин?
— При том, что она работала в ЭСМА его личным секретарем. Ну и спала с ним. В койке вытягивала из него нужные сведения. Правда, болтали, что у них в самом деле была любовь, но про это ничего не скажу, сам не знаю. Короче говоря, когда Палин увидел список рожениц заключенных, то обнаружил в нем имя своей пассии. Он, оказывается, и понятия не имел, что она беременна. Ну, он прикинул по датам и понял, что отец ребенка — он.
— А может, у нее был и другой любовник? Тоже из левых? Какой-нибудь montonero?[16]
— Так и я ему то же самое втолковывал, а он — ни в какую. Уперся на своем. И кстати, оказался прав.
— В каком смысле?
— В смысле яблочко от яблони. Мальчишка был вылитый папаша. И чем старше становился, тем больше был на него похож.
— Внешне?
— Ну и внешне, конечно. Но главное, характером. Такой же мясник, только маленький. И дикий…
Жанна посмотрела на Феро. Как бы невероятно ни звучал рассказ Пумы, он объяснял и начало, и конец этой истории. Упорство, с каким Палин разыскивал Хоакина. И тот факт, что в кабинете психиатра он представил его как своего сына.
— А что было потом? Я хочу сказать, после Гватемалы?
— Точно не знаю. Палин поехал за Хоакином в Атитлан. Иезуит с ним не справился, а потом и сам свел счеты с жизнью. Больше я никого из них никогда не видел. После Фолклендской войны след Палина окончательно затерялся.
Пельегрини бросил взгляд на часы. Потом вдруг нахмурил брови и, уперев руки в боки, проговорил:
— Что-то не нравятся мне ваши вопросы…
Но Жанна не растерялась:
— В нашей книге Хоакину, сыну Палина, отводится особое место.
— Это еще почему?
— Потому что он сам стал убийцей. Во Франции.
Пуму эта новость не удивила и не взволновала.
Выбрав из стоящих на столе бутылок одну, с содержимым покрепче, он налил себе добрую порцию. Словно плеснул бензином в раскаленную печь, мелькнуло у Жанны.
— Чертовы сопляки, — пробормотал он, одним махом опрокинув стакан. — Говорил же, всех их надо было перебить.
69
— Сеньора Констанса? Меня зовут Жанна Крулевска.
Когда они вернулись в отель, Жанна предложила Феро, который выглядел невероятно удрученным, немного отдохнуть, а сама заперлась у себя в номере. У нее оставалась и вторая линия расследования. Череп. Первобытный народ. Хорхе Де Альмейда. Она намеренно не затрагивала в разговоре с Пельегрини тему Мертвого леса и его загадочных обитателей, каким-то шестым чувством догадываясь, что он все равно ничем ей не поможет.