«Abuelas» — «Бабули», как их стали ласково называть в народе, — взялись за дело с размахом. Они объявили, что каждый аргентинец в возрасте около тридцати лет, сомневающийся в своем происхождении, может прийти к ним в отделение и сдать кровь на анализ. Затем проводили сравнение ДНК с картотекой пропавших без вести и ДНК самих «бабуль» — ведь каждая из них была носительницей генов жертв диктатуры. Таким образом многим детям были возвращены если и не настоящие родители, то хотя бы подлинные имена.
Матери и бабушки стали настоящими экспертами по всему, что касалось диктатуры. Они собирали досье, рылись в архивах, изучали документы. Они знали адрес каждого военного преступника. Знали все их уловки, позволявшие избежать наказания. Знали всё про их финансовые махинации. Знали, с какими адвокатами те имеют дело. Так что обращение к ним за помощью было более чем оправданно: если кто и мог указать, где скрывается Винисьо Пельегрини, то только они. Проблема заключалась лишь в том, что настало воскресенье. Вдруг в офисе ассоциации никого не окажется?
Такси остановилось возле дома № 157 по улице Пьедрас. Жанна снова заплатила по счетчику, бросив раздраженный взгляд в сторону Феро. Его вид немного ее успокоил. Бледный, напряженный, весь какой-то расхристанный, психиатр сидел как на иголках. Сейчас он казался лет на десять моложе того элегантного мужчины, с которым она познакомилась в Гран-Пале. Ни дать ни взять — студент, получивший дубинкой по черепу и подобранный скорой помощью. Она вспомнила, что утром, в самолете, он прочитал дневник Пьера Робержа. Да еще потом она напичкала его информацией о бесчинствах аргентинских генералов. Н-да, для салонного психоаналитика, пожалуй, слишком много впечатлений…
На короткий миг она залюбовалась чертами его лица — черные глаза, изящно очерченные брови. Он походил на какого-то мексиканского киноактера. Красивый мужик, ничего не скажешь. Но для ее расследования — балласт. Растроганная, она неожиданно для себя протянула руку и убрала у него со лба непослушную прядь. И тут же сама себя одернула. С нарочитой грубоватостью хлопнула его по плечу и, распахивая дверцу автомобиля, воскликнула:
— Vamos, companero![8]
Улица Пьедрас была холодной и пустынной. Стоящие вдоль нее дома казались необитаемыми. Подъезд был закрыт на кодовый замок. Пришлось стоять и ждать добрых десять минут, пока дверь не открылась, выпуская посетителя. Их бросало то в жар, то в холод.
Словно они притащили с собой, наподобие вируса, и свою бессонную ночь, и долгие часы тяжелого перелета.
Внутри здания было так же безлюдно. Бесконечный коридор. Серые стены. Пол в темно-коричневой плитке с редкими белыми вкраплениями. По бокам — двери. Совершенно одинаковые. Они вышли к лифту, забранному железной решеткой. Поднялись на четвертый этаж. Еще один коридор. Снова длинный ряд дверей. Табличка с указанием «Madres» нашлась в самом конце. Под ней висела черно-белая фотография с изображением площади Мая.
Жанна надавила кнопку звонка. Тишина. Неужели придется возвращаться в отель? Поискать уютный ресторанчик и до завтрашнего утра изображать из себя образцовых туристов? Минуло несколько секунд, и вот раздался щелчок отпираемого замка. Глупо, но Жанне казалось, что перед ними должна появиться старуха — мадонна и колдунья в одном лице.
Личность, открывшая им дверь, не имела ничего общего с этим стереотипом. Это был мужчина лет сорока, в сорочке в розовую полоску, отлично сшитых брюках с острыми стрелками, в модных мокасинах. Он гораздо больше походил на банкира, чем на добровольца.
Жанна назвала свое имя, представила Феро и объяснила, что они специально приехали из Парижа, чтобы…
— Париж? — перебил их мужчина. — Я прекрасно знаю Париж! — Он заговорил по-французски, хотя и с акцентом. — Я там немного учился. Сорбонна! Жорж Батай! Синематека!
Тон, заданный собеседником, не оставлял места сомнениям — перед ними интеллектуал. Пожалуй, достаточно легковерный, чтобы проглотить заготовленную Жанной «легенду»: они намереваются написать, так сказать, в четыре руки книгу о противостоянии органов правосудия и главарей диктатуры. Но мужчина почти не слушал. Отступив на шаг, он громко и радостно расхохотался:
— Входите! Меня зовут Карлос Эскаланте. Я тоже журналист. Мне дали ключи от кабинетов и разрешили заниматься сбором информации.
Они проникли в комнату, тесно уставленную шкафами и картотеками — стальными, деревянными, пластиковыми. Сверху на них почти до самого потолка громоздились пухлые папки. Жанна прочитала надписи на шкафах: «Desaparecidos» и «Buscar el hermano».[9]
Из вежливости она поинтересовалась:
— Над чем вы работаете? Изучаете материалы о людях, пропавших в годы диктатуры?
— Нет, моя тема — украденные дети. Подпольные родильные дома.
Жанна, не удержавшись, бросила взгляд в сторону Феро — понимает ли он, как им повезло? Ее маневр не укрылся от внимания Эскаланте:
— Вы тоже занимаетесь этой проблемой?
— Да, мы хотим посвятить ей отдельную главу в книге. Насколько мне известно, многие из тех, кто повинен в этом преступлении, понесли наказание…
— Ну, во-первых, необходимо установить личность виновных. А во-вторых, природу преступления…