Тук-тук вез их сквозь хитросплетение улиц. Взобравшись на самый верх, он свернул на какую-то улицу и начал снова спускаться. Жанне показалось, что где-то внизу блеснуло озеро. Словно жидкое небо, в котором дрожали звезды, похожие на осколки расколовшейся луны…
Николас сидел сжав зубы. Его презрительное высокомерие окрасилось в новые тона, отчетливо отдававшие страхом. Теперь они пробирались кварталом плотной застройки — población, — ничем не отличимым от бидонвиля. Цемент и саман уступили место камням, пленке, засохшей грязи. Жалкие лачуги стояли плотно, стена к стене, чтобы не дать друг другу упасть. Вдоль улочек струились мутные потоки, уносящие мусор и нечистоты. Здесь же крутились собаки, свиньи, дети. Кое-где попадались утоптанные площадки, посреди которых торчали остовы разбитых драндулетов, колесами утопающих в лужах. Все вокруг было красно-ржавого цвета. Цвета крови. Квартал походил на живой организм, с которого содрали кожу. Улицы — артерии, канавы — кишечник…
Время от времени Николас приказывал водителю притормозить и спрашивал дорогу у кого-нибудь из местных жителей — pobladores. О чем они говорили, Жанна не понимала: акцент, темнота, холод совершенно притупили ее способность к восприятию иноязычной речи. Остановка обычно длилась всего несколько секунд, но и этого хватало, чтобы машину подобно стае летучих мышей облепила детвора — они тянули руки, цеплялись за дверцы, умоляли о подачке или осыпали пассажиров оскорблениями.
Понемногу страх Николаса передался и Жанне. Впрочем, стоило им стронуться с места, как ее тревога бесследно исчезала. До следующей остановки.
Наконец они прибыли. Убежище Анселя представляло собой автомастерскую, кое-как сляпанную из подручных материалов и как две капли воды похожую на те, мимо которых они проезжали. Под потолком горела голая лампочка, в свете которой громоздившийся повсюду грязноватый хлам казался сокровищами из пещеры Али-Бабы. В воображении Жанна видела приют расхитителя храмов майя совсем иным…
Николас соскочил с мотоцикла:
— Подожди меня здесь.
Он направился к мастерской. Жанна осталась одна. Никаких попрошаек. Никаких воришек. Уже неплохо. Тускло светили уличные фонари, выхватывая из тьмы малоприглядные картины. В луже черной грязи возился ребенок. Бродили в поисках падали тощие собаки с красными от пыли животами. На треногах висели какие-то костлявые остовы с остатками мороженого мяса, от которого несло тухлятиной. Жанна стучала зубами. Страшно. Холодно. Хочется есть. И свитер она так и не купила.
Она спустилась с мотоцикла и рискнула подойти к дверям мастерской. Николас разговаривал с маленьким коренастым мужиком, стоявшим к ней спиной. До нее донесся хриплый и в то же время пронзительный голос хозяина:
— No me gustan los guingos.
Хорошее начало. Решив наплевать на местные порядки, Жанна твердым шагом вошла в помещение — пусть эти мачо думают что хотят.
— А деньги ты любишь? — по-испански спросила она, постаравшись как можно точнее воспроизвести гватемальский акцент.
Ансель на миг умолк, а затем обернулся к ней. Он стоял в круге света, и Жанна сумела разглядеть очень смуглую кожу и почти квадратную фигуру, а также засаленный рабочий комбинезон, из-под которого выглядывал сильно потрепанный свитер. Руки он держал в карманах. У него оказались поразительно кривые ноги — ни дать ни взять две скобки.
Ни слова не говоря, мужчина приблизился к Жанне. Она думала, он должен быть старше, но ему не было и пятидесяти. Деформированное, как у бывшего боксера, лицо. Кривобокий — очевидно, перебитые когда-то кости срослись неправильно. Множественные шрамы. Только взгляд не производил впечатления уродства. Раскосые индейские глаза смотрели на Жанну не просто пристально — они вонзались в нее, словно два кинжала.
— Chela, — проговорил он. — Я продам обломок статуи и куплю себе десять таких цыпочек, как ты.
От такого оскорбления — он что, принял ее за проститутку? — Жанна залилась краской. Николас, крепко сжав кулаки, шагнул к ней. И тут Ансель расплылся в улыбке:
— Да я пошутил, companera. Не привык иметь дело с янки. — Он длинно сплюнул в направлении груды сложенных покрышек. — Меа culpa.
Жанна судорожно сглотнула:
— И?
— Говори, чего хочешь узнать. Разве я могу отказать такой крале?
Он послал ей воздушный поцелуй. Николас сделал еще шаг, но Жанна жестом остановила его:
— Я ищу сведения о Пьере Роберже.
Ансель присвистнул:
— Старая история.
— Кем он вам был?
— Другом. — Он прижал к сердцу ладонь. — Настоящим другом.
— Как вы познакомились?
— Было дело… В восемьдесят втором. Легавые нашли у меня в гараже кое-какие барельефы. Повязали. Начали допрашивать — по-своему, все больше кулаками. Если бы не Роберж, они бы меня шлепнули.
— Почему он вмешался?
— Потому что знал меня. Пропускали с ним иногда по стаканчику. А главное, он не любил крови. Видеть ее не мог.
— И что он сказал?
— Сказал, что за храмовые фрагменты отвечает иезуитская археологическая миссия. Их там тогда много работало, в районе Тикаля.
Видеть ее не мог.
— И что он сказал?
— Сказал, что за храмовые фрагменты отвечает иезуитская археологическая миссия. Их там тогда много работало, в районе Тикаля. Показал лицензии, еще какую-то хрень. И подтвердил, что передал мне экспонаты на хранение, потому что боялся, что в приюте их стырят. Они не поверили ни единому его слову, но Роберж намекнул, что готов хранить молчание насчет барельефов — они же захапали их себе. Все как в одном французском романе. Бывший каторжник обокрал священника, который его приютил…