При упоминании фамилии ставленника мусонов старушка прищурилась совсем недобро.
— Может, работает. А может, нет. Дрыхнет небось Кондрат ваш. Печенье к чаю мне недавно подарил. Так я два зуба об него сломала. Хорошо хоть стоматолог бесплатно лечит, на этой-то должности…
«И здесь Кондратьев успел настроить людей против себя! — подумал Эдик. — И как этот человек ухитряется занимать значимое положение в организации мусонов? Не иначе, пакостит исподтишка только тем, кто не может ему ответить, а тем, от кого зависит его карьера, раздает поклоны».
— Что встали? — крикнула бабуля. — Идите отсюда, сказала. А ну… Нет тут никого…
— А вы только представьте, бабуля, каково будет доктору Кондратьеву, когда его поднимут среди ночи? — проговорил Цитрус. — Ваша маленькая месть свершится, так сказать. Как вам такая идея?
— Хм, — задумалась бабка, глаза ее заблестели. — И то дело! Только сами вы кто будете?
— Мы — секретные агенты, — заговорил Дылда, собираясь произвести на старушку убийственное впечатление.
Эдик его поспешно перебил:
— Это дома мы агенты, а здесь — самые обыкновенные туристы!
— Ах, туристы… Ну, туристам сам мэр велел помогать. Надеется здесь второй Австралион открыть со временем. Чтоб денежки, значит, туристические, в наших карманах оседали. Только как мне понять — настоящие вы туристы или голодранцы какие?
Цитрус с заговорщицким видом полез в карман, извлек оттуда золотой слиток и продемонстрировал его вахтерше.
— Мы — люди состоятельные, бабуля!
Впечатленная блеском золота старушка открыла дверь, и «туристы» мгновенно просочились в коридор.
— А доктора у вас живут там же, где и работают? — осведомился Цитрус.
— Ну да… На втором этаже, тут рядом совсем. Два поворота, и дверь налево…
— Вы бы проводили нас, бабуля! — подмигнул Эдик, похрустывая единственной уцелевшей пятидесятирублевой купюрой в кармане.
Похоже, вахтерша не только услышала хруст, но и по звуку определила достоинство купюры, потому что рванула вверх по лестнице с нечеловеческой скоростью. Непривычные к большой силе тяжести посетители едва поспевали за ней.
— Уйдет бабка! — стонал ковыляющий последним Дылда.
— Нас-стигнем! — шипел Змей.
К счастью, апартаменты доктора Кондратьева оказались недалеко от главного входа, но не на проходе, а в боковом коридоре — что демонстрировало его повышенный авторитет в госпитале и на планете. На двери — дорогой темно-коричневый пластик «под дерево» — красовалась серебряная табличка: «Доктор медицины, профессор 1-го медицинского университета Австралиона, советник Великой ложи Сириуса Матвей Игнатьевич Кондратьев». Фамилия, имя и отчество доктора были так богато украшены завитушками, что с трудом читались.
Фамилия, имя и отчество доктора были так богато украшены завитушками, что с трудом читались.
— Туточки! — отрапортовала бабка, преданно глядя в глаза Эдику.
Тот сунул ей в руку десятикопеечную монету, приобнял за плечи, доверительно прошептал:
— Спасибо! Мы никогда не забудем вашу доброту. — И добавил про себя: — Выдра старая.
Дылда попробовал открыть дверь и, поскольку попытка ничего не дала, начал молотить по пластику кулаками.
— Ироды, — бросила на прощание бабка.
— И вам всего хорошего, бабуля, — широко улыбнулся Цитрус. — Не последний раз видимся!
— Тут з-звонок имеется, — объявил Змей, когда Дылда уже выбился из сил, колотя по двери. — Вот, кнопочка.
Эдвард принялся давить на кнопку, не жалея сил. Неужели Кондратьев спит в четыре часа утра?! Что за безобразие, в самом деле?! Мог бы и догадаться, что к нему прибыли старые друзья!
Наконец за дверью послышались шаги.
— Кто там? — спросил хриплый голос. — Зина, ты, что ли? Не дам я денег, и не проси…
— Открывай, Матвей Игнатьевич! — выкрикнул Эдик. — И вообще, видеокамеру себе заведи. Или «глазок» установи на двери.
Дверь, скрипнув, распахнулась. Опухший со сна или после обильных возлияний Кондратьев появился на пороге.
— Ш-шайс-се! — выдохнул Змей. — Не могу сдерж-ш-шаться! Руки так и тянутся эту с-сволочь рас-спис-сарить..
Доктор испуганно шарахнулся в глубь кабинета, куда следом за ним вломились гости. Дылда предусмотрительно прикрыл за собой дверь и включил свет. Кабинет Кондратьева отличался простотой и изяществом: две широкие кушетки, высокий шкаф, большой стол и два мягких кресла. Всё выдержано в темно-вишневых тонах, пластик на стенах — розовый.
— Всем спокойно! — заорал Цитрус. — Мы пришли к старому другу с миром! Заглохни, Змей, а то мы тебя самого расписарим!
Кондратьев близоруко прищурился.
— Неужели ко мне пожаловал Эдик Цитрус, прозванный в колонии при Бетельгейзе Рукой! Я-то думал, тебя уже шлепнули, парень. Все новостные каналы только и передают новости о бунте. В живых осталось очень мало заключенных. Их сейчас выкуривают из заброшенных штолен, где они организовали последний рубеж обороны.
— А я жив, как видишь. И друзья мои тоже. Узнаешь?
— Твоего дебильного приятеля трудно не узнать. А рептилию я не помню. Морда злобная. Его-то вы зачем притащили?
— Так вышло, — бросил Эдик. — Ты, надеюсь, поможешь нам обжиться на новом месте?
— Почему ты решил, что я должен вам помогать? — поинтересовался Кондратьев.