Наконец, пятый барак был для косков, отказавшихся работать, но соблюдающих режим, не бунтующих против начальства. Порядок они здесь поддерживали сами. Для кого-то пятый барак был хорош, для кого-то — не очень. Отсюда перевестись в первый или второй было затруднительно. Надоест какому-то работяге гнуть спину на тюремного авторитета, захочет он работать в шахте и жить по тюремному уставу, подаст прошение — а утром найдут его с перерезанным горлом. Так что и пятый барак был вовсе не сахарным.
Ну а в шестой, лазаретный, лучше было не попадать. Потому что именно там водились клопы и всякие глюмзии, а также доживали свой короткий век коски, больные неизлечимыми инфекционными заболеваниями.
Дылда наверху заорал в экстазе.
— Чтоб ты сдох, — мягко проговорил Эдик. — Кролик чертов… И почему не я давал тебе погоняло? Я бы непременно назвал тебя Кроликом.
— Что ты говоришь, Рука? — отдуваясь, спросил Дылда.
— Говорю — ты не устал?
— Нет, что ты… Я от моей лапочки не устаю. Только жрать хочется.
— Это не диво… Жрать тебе всегда хочется. Но не переживай — кажется, баланду несут.
В коридоре, действительно, слышались шаги.
— Кушать, кушать! — счастливо залепетал Дылда. — Как вовремя!
Но за открывшейся дверью оказался вовсе не разносчик баланды. Там стоял офицер с двумя охранниками.
— Цитрус, на выход, — сквозь зубы процедил он. — Деньги не забудь захватить.
— Деньги, конечно. Разве можно здесь оставить деньги? — пробормотал Эдик. — Свои не украдут, а вот надзиратели в матрасах пошарить любят… Только и смотри…
На самом деле, конечно, у Эдика имелись тайники разных местах — и в камере, и в пещере, где коски гуляли. С собой носить двадцать тысяч наличными в не самых крупных купюрах было бы затруднительно.
— Поторапливайся!
— Спешу, даже падаю! Не наседайте на инвалида!
Эдвард поднялся с койки, побрел по коридору. Эх, хоть и спрятал пять тысяч, три — всё равно много. Отберет Козлов. Душа чувствовала, что отберет.
Начальник тюрьмы встретил Эдика в приподнятом настроении.
— Принес денежки? — поинтересовался он.
Эдик тоскливо огляделся. Кабинет начальника колонии отличался такой же бросающейся в глаза мрачностью, как и он сам. Черный пластик на стенах, тусклые светодиоды, мощная, напоминающая прожектор настольная лампа, которую при желании можно было повернуть прямо в лицо собеседника.
Черный пластик на стенах, тусклые светодиоды, мощная, напоминающая прожектор настольная лампа, которую при желании можно было повернуть прямо в лицо собеседника. Никакого тебе аквариума с экзотическими рыбками, телевизионной панели во всю стену, какими любили украшать свои кабинеты полицейские чины. Только несколько монохромных мониторов слежения. Мебель простая, пластиковая, тоже черного цвета. Синтетический палас на полу. Словно и не кабинет начальника колонии, а помещение для общения с дефективной молодежью при полицейском участке.
«На первый взгляд, Козлов только и делает, что вкалывает, — подумал Эдик. — Тоже мне скромник. Не надо ему, видите ли, никаких особых благ. А сам, вместо того чтобы заниматься своей непосредственной работой — следить за вертухаями и косками — качает денежки. Колония для него — прибыльное предприятие, призванное обеспечить безбедную старость. Кабинет задуман таким специально, чтобы продемонстрировать высшим чинам, наблюдающим его по видеофону и во время ревизий, что Козлов — человек бескорыстный, преданный своему делу. Отдыхает он, разумеется, в каком-нибудь другом месте. Например, в тропическом поясе Баранбау. Там у него, скорее всего и особняк нехилый построен, и яхта не из дешевых имеется. Ну, может, и не особняк, а так — небольшой уютный домик на морском берегу. И реактивный катер.»
— Двести сорок восемь рублей, как мы и договаривались, — объявил Цитрус, вынимая из кармана купюры.
— Что это за сумма? — нахмурился Козлов.
— Восемьдесят процентов от моего дохода…
— Всего ты, стало быть, заработал за эту неделю триста десять рублей? — со скоростью калькулятора на «вечных» плутониевых батарейках высчитал Козлов.
— Именно так. Триста девять, если быть точным. Я округлил.
— Вот и хорошо. Отношения наши тоже нужно округлить, Цитрус.
— Это как? — испугался Эдик.
— А так, — нахмурился Козлов, доставая из-под стола резиновую дубинку и помахивая ею в воздухе. — Заплатишь за два месяца вперед. Мне деньги нужны. Сколько это будет? Двести сорок восемь, да на девять недель…
— Почему на девять?
— Потому что в двух месяцах и есть почти девять недель! — рявкнул Козлов. — Не перебивай меня! Стало быть, двести сорок восемь умножить на девять — итого две тысячи двести тридцать два рубля. Ты еще и в прибыли останешься, Цитрус! Если заработаешь больше, всё тебе пойдет!
— Но у меня нет столько денег! — взвыл Эдик.
Козлов, казалось, даже не давал никакой команды, но из-за ширмы появились два дюжих охранника. Они схватили коска за ноги и перевернули вниз головой.
— Пытки запрещены! Я буду жаловаться! У вас в кабинете установлена прокурорская камера слежения! — завизжал Эдвард.
— Делать прокурору больше нечего — наблюдать за мной круглыми сутками. Особенно после того, как в Аслскую колонию у Ригеля назначили начальницей такую цыпочку. Ты капитана второго ранга Полякову не видел, Цитрус… А вот прокурор с нее глаз не сводит. За мной с камеры посмотрят, только если ты подашь жалобу, — усмехнулся Козлов. — А жалобу ты не подашь. Молча отстегнешь мне денежки и пойдешь работать дальше. А за твою щедрость получат награду другие коски — я на день пущу на астероид подпольных торовцев!