— Гуманисты, — скривился Цитрус.
— Не люблю… Ладно, жми на кнопку, — распорядился он.
— Доктора вызывать будем? — оживился Дылда.
— Нет. Сами будем копов лечить. Точнее, я буду лечить, а ты на ус мотать, как надо такие дела делать.
Охранники явились спустя десять минут. Отомкнули замок камеры и вошли внутрь — тучный старший надзиратель в чине капитана и с ним несколько тюремщиков рангом пониже.
— В чем дело? — поинтересовался надзиратель, заметил дыру в стене и протянул: — Та-а-ак. Ну и дела. Сидоренко?
Тощенький сержант шагнул вперед.
— А ну-ка, проверь, что там?
— Есть. — Охранник заглянул в дыру и присвистнул: — Тут… это… два трупа.
— Два трупа?! — выкрикнул надзиратель и ринулся к дыре. — Боже мой, да это же Васильев! — Он резко обернулся и уставился на Цитруса.
Тот всё это время сохранял спокойное молчание, разглядывая стены камеры и пол. Поднял взгляд на старшего надзирателя. И напомнил спокойным голосом:
— Это мы вас вызвали, гражданин начальник.
— И что?! — проревел тот.
— А то, что чернявый какой-то в нашу камеру полез. Потом слышу, ключи вроде как звенят. Затем возня какая-то началась и крики. Я сразу понял, что кто-то из охраны вмешался, и очень испугался, как бы с этем героическим стражем чего ни случилось. Как выясняется, поздно спохватился. Вот… Убил он его, оказывается, как мы только что услышали.
Эдик замолчал. Надзиратель некоторое время сверлил его внимательным взглядом, повернулся к Дылде.
— Ты, — скомандовал он. — Подъем! На допрос ко мне, живо. Отконвоировать! — отдал команду подчиненным. — А с тобой, — он с подозрением сощурился, глядя на Эдика, — мы еще пообщаемся. Потом.
Дылда вернулся через несколько часов. Расстроенный.
— Ты только не обижайся, Эдик, но я всё ему рассказал.
— Что-о?! — вскричал Цитрус.
— Мне пришлось. Иначе мне бы срок накинули. А я никак не могу так долго сидеть. А тебе всё равно. Сам сказал, всё возьмешь на себя. Сто тридцать два года — это много. Так что…
— Так что ты ему рассказал?
— Ну-у-у, — протянул Дылда, — сначала-то я запирался, как мы и договорились. Стоял на том, что эти двое друг дружку грохнули. Но потом он меня своими вопросами вконец запутал. И я испугался, что сейчас чего-нибудь не то ляпну. Вот я и сказал честно, что ты сначала одного грохнул, который тебя убить хотел, а потом другого.
— Я?! — закричал Цитрус. — А я здесь при чем?! Ведь это всё ты!
Великан поглядел на него с осуждением.
— Вот как ты заговорил. А еще друг! Не ожидал от тебя…
— Да они ни за что не поверят. Я же дохлый. Да еще инвалид, ко всему прочему. Не может такого быть, чтобы они в такое поверили!
— Он так и сказал: «Поверить не могу, что он на такое способен…»
— Вот именно…
— А потом добавил: «Ну да я и не такое видел. В жизни чего только не бывает».
— Проклятие! — прорычал Цитрус. — Кто тебя за язык тянул…
— Меня заставили, — выкрикнул Дылда и вдруг согнулся пополам, зашелся в беззвучных рыданиях, закрыв лицо руками.
— Эй, ты чего?! — опешил Эдвард. Присел рядом с Дылдой. — Да не переживай так. Ну, накинут мне лишних пятьдесят лет вдобавок к моим ста тридцати двум. Так что с того? Ничего страшного.
— Правда, ничего страшного?
— Конечно, — покривил душой Цитрус.
— Эй, ты чего?! — опешил Эдвард. Присел рядом с Дылдой. — Да не переживай так. Ну, накинут мне лишних пятьдесят лет вдобавок к моим ста тридцати двум. Так что с того? Ничего страшного.
— Правда, ничего страшного?
— Конечно, — покривил душой Цитрус. Ему уже виделись страшные картинки — избиение и шлюз. Как бы выкрутиться из этой нехорошей ситуации?
— Они сказали, — поделился Дылда, — что если я не скажу правду, то они будут меня пытать. Бить ногами, прижигать паяльником. Голову дверью стискивать. А я пыток с самого детства, знаешь, как боюсь… Особенно паяльника.
— Да, да, — согласился Эдвард, — пытки — это страшно. Да и вообще — дикость.
— Я раз кино смотрел, про подвиг космического разведчика. Его злые рангуны схватили и стали пытать, чтобы он им всю правду рассказал. И он тоже не выдержал, всё выдал, — стирая слезы с пухлых щек, Дылда затряс головой: — Скажи, дорогой мой Эдвард, ты сможешь простить меня?
— Я же тебе говорил, не называй меня «дорогой мой»! — вскричал Цитрус, чем вызвал у великана новый приступ громкого плача. — Ладно, — Эдик похлопал его по спине. — Всё будет в порядке, Дылда. Мы с тобой команда. Так?
— Так, — отозвался несчастным голосом великан.
— А раз мы с тобой команда, то справимся со всеми сложностями. Подумаешь, наговорил кое-чего под угрозой пыток.
Вскоре вызвали и Эдварда: «Руки за спину! Идти вперед без остановки!» Провели по светлым пустым коридорам мимо многочисленных дверей камер, заставили остановиться возле кабинета главного надзирателя пересыльной станции, впустили внутрь. Капитан сидел за широким столом, заваленным всякой всячиной. Цитрус заметил парочку правовых журналов, исчерканный древнейшей шариковой ручкой лист бумаги — («на что он ему?»), наручники, игральные кости, такие притягательные и неожиданные на столе начальника пересыльной станции, и… пассатижи. Последний предмет Эдварда насторожил и заставил вглядеться в лицо руководителя надзорной службы внимательнее. В чертах его читалось какое-то странное оцепенение, какое встречается у людей малочувствительных и, как правило, очень жестоких. Заметив интерес Цитруса, капитан взял пассатижи и принялся ими поигрывать — покрутит в пальцах, разожмет, щелкнет и снова — покрутит, разожмет… После очередного щелчка Эдик потерял самообладание и порядком побледнел.