Собаки, поджав хвосты, улепетывали в пролом. Чжао и Артема они трусливо обегали стороной.
— И все-таки, Горинец, ты проиграл, — произнес надо мной Семен Тигранович и больно потыкал мне меж лопаток дулом, чтобы стоящие внизу увидели, как я дергаюсь. — Я все равно выстрелю прежде, чем ты успеешь что-нибудь сделать. Уж поверь. Бросай пушку. Давай, ну. Мы вместе сядем в машину, а циркачи пусть валят на все четыре стороны, бог с ними.
Их взгляды столкнулись, как две пули на лету. Казалось, сам воздух между ними электрически затрещал. Но Артем отвел глаза и посмотрел на меня. Он был спокоен. Он даже шевельнул губами и чуть-чуть улыбнулся.
— Венди, — сказал он, — ты же знаешь, что так надо.
Легко качнул рукой с пистолетом, разжал пальцы, и оружие выпорхнуло неуклюжей бабочкой, но не упало к подножию лестницы, а взлетело вверх, переворачиваясь на лету.
Артем знал, он откуда-то знал, что я воспользуюсь телекинезом. Мне целиться легче. Вот так, чтобы черный зрачок дула смотрел прямо мне в лоб. В тире было наоборот, ну да ладно.
И прежде чем нажать на спусковой крючок, я поджала колени.
Кузнецов
Шатаясь, я ввалился в пролом и успел к самой развязке.
Стреляла точно Белоснежка, я засек импульс.
Она согнулась и с криком покатилась вниз по ступеням, повалив еще одного уцелевшего бандита. Грохнул второй выстрел: это Лауреат, прежде чем свалиться с лестницы (его сердце уже не билось), сдержал обещание и выпустил-таки свою пулю до того, как Артем что-либо предпринял. Она выбила фонтанчик пыли из стены, и только.
Я телекинезом перехватил пистолет, и Артем это почувствовал. Доля секунды, полоборота головы… я не дал ему дотянуться до меня взглядом. Не в этот раз, Артем. В этот раз первым успел я.
Пистолет послушно скользнул в руку. Рассекла воздух тонкая молния. В этот же миг тело Горинца по инерции довершило начатое движение и, повернувшись, завалилось на пол.
С той самой секунды, как между нами перестал стоять Лауреат, мы снова сделались врагами.
Ты предлагал мне Белоснежку, Горинец. Я помогу тебе сдержать обещание.
Удар резинового кулака Лицедея я чуть не пропустил. Но все-таки удалось увернуться и уложить каучукового клоуна рядом с конферансье.
Следующим стал бритый наголо качок, наряженный банкиром, который корчился у подножия лестницы. Его я ударил несильно, он остался в сознании. Только поджал колени к подбородку, протянул ко мне сведенные вместе кисти рук (они были в крови), точно предлагая сей же час вложить их в наручники, затрясся и по-обезьяньи оскалился.
Что должна была выражать эта гримаса, я так и не понял.
— Слышишь меня? — Я присел рядом и поводил перед его лицом двумя пистолетами, сцепленными бледно-голубым разрядом. — Понимаешь меня?
Не смыкая губ и не сводя глаз с послушной, как ручная кобра, молнии в моих руках, он закивал.
— Иди на двор, кликни тех, кто там еще живой, садитесь в машину и газуйте в город. Жена и дети есть? Прекрасно.
Вот езжай к жене и детям и сделай для них все, что когда-л ибо обещал, да не сделал. Свози на море, покатай на лошадке, шубу шиншилловую подари. Понял? Дальше. Мы оба с тобой понимаем — понимаем же, да? — что все, что тут произошло, — сказочная небывальщина, и пересказывать ее никому не надо. В общем-то я могу сказку довести до конца по законам жанра: выживет только красавица, рыцарь и его верный конь… Но тогда твоим деткам моря не видать, так? Поэтому, друг Котовский, своим ты расскажешь, что Лауреат устраивал здесь собачьи бои, буйные мастифы вырвались и перегрызли всех к чертовой матери. Начали палить по собакам — случайно пристрелили босса. Кто это сделал, ты не знаешь. Ты убежал. Понял? Давай, не теряй времени. А мы тут пока приберемся.
Мой немногословный собеседник вскочил и проворно скрылся, едва не сбив с ног подошедшего Замалтдинова. Тот уже успел перетянуть каким-то лоскутом оцарапанную пулей ладонь и теперь ждал указаний.
Я подошел к скорчившейся на полу Белоснежке и подал ей руку:
— Давай помогу.
Она медленно подняла голову. Я никогда не видел ее вблизи. Фотографии, попавшие в ее досье, были либо старыми, либо плохого качества, либо изображали ее в гриме и парике. По сути, я не знал, как она выглядит на самом деле. В досье, как и полагается, был занесен рост (168 см), тип телосложения (средний), вес (около 60 кг), цвет, размер и посадка глаз (голубые, большие, широко расставленные), волосы (светлые, густые, средней длины, на сцене носит черный парик), зубы (коронок нет), особые приметы (шрам от аппендэктомии, монохромная татуировка на шее сзади в виде портрета Че Гевары, уши проколоты, правое — в трех местах). Коллеги добросовестно пометили особенности походки, мимики, жестикуляции, манеры говорить… Вроде бы все сказано. На деле (я в этом убеждался тысячу раз) — ничего. Их миллионы, голубоглазых девушек с быстрой походкой и светлыми волосами средней длины. Ни в одном досье никогда не будет упомянуто это злое и отчаянное выражение глаз затравленного рысенка, низкие, опасно сдвинутые брови, паническая бледность, пыль в морщинках лба, следы от грязных пальцев на щеке, подрагивающие ноздри, напряженные уголки тонких губ и свалявшиеся змейки волос.