Чертова Поддубная, в который раз вспылил я. Появись только на работе, чертова снайперша, и поймешь, что вчерашний гнев начальника — это была нежная серенада, а фуга и реквием впереди…
Мы подобрали его и Лицедея на пустынной дороге, километра за полтора до места.
Объекты первый и пятый молча забрались на заднее сиденье. Замалтдинов заерзал. Занервничал и Лицедей. Стрелял глазами то в Артема, то в меня и Марата. Наконец решился: шумно вздохнул и сказал без акцента:
— Здравствуйте. Меня зовут Чжао Бай.
— Кузнецов, — ответил я машинально. — Андрей Гаврилович. А это мой коллега Марат Эльдарович Замалтдинов.
Марат кивнул. Лицедей тоже. А Горинец хмыкнул:
— Еще скажите «очень приятно».
Он полез во внутренний карман куртки и вынул оттуда комок туалетной бумаги.
— Вот, посмотрите оба. Тут наш телепат план нацарапал… Венди сейчас в одной из машин, но к моменту нашего приезда будет в доме. Это все, что у нас есть.
Силен Суфлер, присвистнул я. С какого же расстояния он считал расположение врагов? Да… Медведев, конечно, крут, но такому можно только позавидовать.
На бумаге черным маркером были криво обозначены два расположенных рядом строения, забор и ворота. Крестики стояли у ворот, под стенами и внутри правого здания. Между двумя крестиками была подпись: «Эти на крыше!!!» Один — на правой, другой — на левой.
— А где остальные твои ребята? — спросил я Артема.
— Мальчишек я отослал. Им там делать нечего.
Его извилины просигналили: сказано не все, а только то, что тебе можно слышать, капитан Кузнецов. Ладно, Горинец, имеешь право.
— Давай, заводи, — скомандовал он. — Время.
Мы двинулись и некоторое время ехали в тишине.
Потом Артем прошипел мне в спину:
— Ты убил Дэна. За что?
Замалтдинова дернуло. Он бросил на меня быстрый взгляд, в котором читался испуг лишнего свидетеля, и сразу же отвернулся к окну.
Я долго, несколько секунд не мог собраться с мыслями и ответить. Потому что услышанное было шоком и для меня. Антипов, объект номер девять, не должен был умереть. Это было не по плану… Я рассчитывал вывести его из строя, выбить почву у Артема из-под ног — но не так, не насмерть. Впрочем, теперь взвешивать все сделанное на весах фактов и искать собственный просчет не было ни смысла, ни времени. До этого я докопаюсь после. Если удастся. Что сделано, то сделано.
Я ответил, не сводя глаз с дороги:
— Я отрезал тебя от ресурсов. Без помощи бандитов вас легче ловить.
— Ты мог сделать это другими способами. Не убивать.
— Цыбульский тоже мог не убивать.
— Я не знаю, почему он это сделал. Но думаю, у него была веская причина.
— Ни хрена у него не было, Артем. Он псих.
— Но ты-то не псих, а? Или все-таки?..
Пот потек между лопаток. Нестерпимо хотелось глянуть в зеркало и увидеть его лицо. Он сверлил взглядом мой затылок и мог бы в эту минуту впрыснуть мне в самый мозжечок все что угодно: серную кислоту, уксус, дихлофос…
— За дорогой смотри, — сказал Горинец в полный голос.
Отлегло.
Местность вокруг делалась все мрачнее. Одни заброшенные дома. Людей нет, наверное, на километры. А вот бродячих собак тут прорва. Несколько раз фары выхватывали из темноты тощих лохматых псов, бежавших вдоль дороги. Не спится им. Полнолуние, что ли?.. Не разглядеть за тучами.
И фонарей здесь нет.
И дорога дрянная.
— Эй, — вдруг поймал меня за рукав Замалтдинов. — Что это с ним?
Марат, вывернув шею, с опаской смотрел назад.
В зеркале я увидел, что Артем как-то странно свесил голову на плечо и словно бы отключился. Пришлось тормозить.
— Не трогайте его, — предупредил Лицедей. — Сейчас это кончится.
Я и не собирался трогать. Артем явно был… не то чтобы без сознания, но в другом сознании. Похожую картину мозга я видел у спящих. Вспомнился термин «REM-фаза». Зрачки бегали под полуприкрытыми веками, как у любого, кто смотрит сон. И все-таки он не спал.
Скребануло: не нюхнул ли чего?.
Зрачки бегали под полуприкрытыми веками, как у любого, кто смотрит сон. И все-таки он не спал.
Скребануло: не нюхнул ли чего?.. Или таблеточкой какой закинулся?..
Это продолжалось секунд десять, и вдруг Артем с силой выдохнул, и мне показалось даже, что у него начинается приступ кашля; но это был смех. Его разбирало все сильнее, и вот Горинец уже задрыгал ногами и замотал головой, бессильный остановиться и посвятить нас в причину своей радости. Лицедей участливо заглянул ему в искаженное болезненным весельем лицо. Артем только поболтал в воздухе указательным пальцем — «спокойно, я сейчас, минуточку…» — и вновь скорчился.
— Ох, — прохрипел он наконец, обессилев от хохота, — ох, люди, что я вам скажу… Вы не представляете…
Глаза у него сделались неуместно веселые и буйные, он улыбнулся половиной лица:
— Выше нос, все не так плохо. У нас будет союзник.
В темноте завыла собака. А потом еще одна.
Венди
…Господи, как же мне плохо.
Лучше бы рука болела по-прежнему, чем это…
Я долго давилась слезами, но потом зарыдала в голос — все равно никому нет дела, а мне, может быть, полегчает.
Ну почему, почему, почему все так несправедливо? Почему невозможно всем быть счастливыми? Чем виноват Артур, мой добрый, отважный, единственный рыцарь? Чем виновата я?.. И не лучше ли было солгать, поддаться, позволить — ведь хотела же, признайся сама себе наконец: хотела.