Никто не взглянул в его сторону. Венди закусила край одеяла и закрыла глаза.
Пит сел за руль и завел двигатель. Некстати весело забегали по лобовому стеклу дворники. И тут в дверь постучали. Высунулся Димка:
— Чего еще?
Снаружи что-то негромко сказали, потом Димка принял из рук стоявших внизу сверток и, не попрощавшись, захлопнул дверь.
— Что там? — подал голос Чжао.
Димка развернул холстину: в ней был туесок, наполненный каким-то бисерным барахлом.
— Для Венди передали.
Отто хмыкнул.
Мы выехали из деревни и помчались на северо-восток. Молчание было похоронное. Все давились своими мыслями, но говорить никто не начинал. Все понимали: больше остановок не будет. До самого Красноярска.
Цирк отъехал от Полынек, наверное, километров на сорок, когда Отто взял подаренный Венди туесок с побрякушками, открыл окно и выкинул его на дорогу. А потом жестко провозгласил:
— Все, проехали. Услышали? Проехали и забыли.
И мы — потому что всем очень этого хотелось — забыли.
А не надо было.
— …Вспомнил дождь в Полыньках? — тихо спросил Влад. — Я не сканю, я сам про это подумал… Что, угадал?
— Да.
Кажется, сейчас я почувствовал жалость к Венди еще острее, чем в тот день.
Кажется, сейчас я почувствовал жалость к Венди еще острее, чем в тот день. Виноватую беспомощную жалость. Когда мы отстранились от случившегося, я убедил себя, что это была какая-то Венди с Отто «авторская постановка», что ли. Что все было заранее подготовлено на такой случай и в целом оправданно. На все остальное я, как и все, предпочел закрыть глаза. Мы с Отто никогда не говорили об этом. А Венди… как оказалось, я никогда не знал ее. Она была незаменимой частью плана и воспринималась мной именно так. Артистка, маг-инициатор, лучезарная Белоснежка на сцене, а вне ее — неумелая хранительница бутафорского гастрольного уюта и вечный раздражающий фактор в нашем спокойном мужском мирке; все остальное никогда не интересовало меня в деталях. Мы ругались из-за мелочей (каких — сейчас уже и не вспомнить), потом мирились (иногда легко, с облегчением, иногда — вынужденно, без раскаяния и признания вины), поздравляли друг друга с днем рождения, обменивались шпильками… вчера я дважды спасал ее, ничуть не колеблясь, потому что с ней пропала бы часть жизни, потому что все погибло бы, погибни она, — и все-таки я ее не знал.
Как не знал Пита, Влада, Чжао, Отто… Нелепо, несправедливо, больно было осознавать это сейчас, после прожитых бок о бок нескольких лет и всех этих подвигов во имя дружбы (и была ли она, эта дружба?..), осознавать тогда, когда начал терять их…
Мы едем к Кузнецову, напомнил я себе, на очную ставку. Какие темные тайны Отто распахнут передо мной телепаты в погонах? Заставит ли это меня относиться к нему по-другому?
Может, не поздно повернуть? А, Горинец?.. Решайся!
Отто допрошен. Они знают все, что хотели. Его не отпустят, он пропал , взгляни же в глаза фактам, Горинец: он пропал. Как и Дэн. Как и Пит. Все, поворачивай, беги, спасай остальных, пока есть кого спасать. Пока ты в них веришь, пока считаешь друзьями. Сохрани то, что осталось. Беги…
— Я еще кое о чем не сказал там, при ребятах, — признался в этот миг Влад. — Кузнецов подумал мне, что на полигоне пустит меня в свою голову. Я нужен, чтобы подтвердить то, что он тебе скажет. Ему это нужно… не для дела, для себя. Ты не расскажешь, что у тебя с Кузнецовым?
— В смысле?
— Брось, не прикидывайся, что не понял. Вы притягиваетесь друг к другу, как водка и огурец; и это ведь не вчера началось, а? Он мог выйти на контакт с любым из нас, а выбрал почему-то тебя. Хотя меня или Димку завербовать, наверное, было бы проще… И ты тоже…
— Что я? — спросил я и не стал продолжать. Возразить было нечего.
— Ты… ты даже возненавидеть его толком не можешь.
Больше мы не разговаривали до самого полигона.
Сторож без всякого сигнала с нашей стороны открыл широкие железные ворота. Я медленно завел машину на территорию стройплощадки. Там уже стояло несколько служебных автомобилей. Здесь вчера погиб Пит. Окна высокой будки сторожа уже застеклили, но осколки все еще не были убраны.
Я огляделся. Никогда не представлял себе, что посреди города, в людном и довольно шумном месте может существовать такой оазис. Пространственный кармашек, отгороженный от мира высоким серым забором, в котором помещается маленький городок. С домиками, асфальтированными площадками, деревьями, круглой надшахтной башней. Никакого разверстого котлована, никаких гигантских машин, кроме высокого П-образного крана (кажется, такие называются «козловыми»). И тишина.
— Эй! — услышали мы.
У будки стоял, поджидая нас, высокий светловолосый парень в застегнутом через пуговицу коричневом пальто, под которым виднелось непонятное облегающее одеяние зеленого цвета.
Из-за ворота выбивался маленький капюшон, из рукавов торчали кисти рук в зеленых же глянцевых перчатках. Обтянутые блестящей тканью ноги вовсе казались голыми и обмазанными какой-то зеленой дрянью. Солидные ботинки смотрелись на них вопиюще неуместно. Представилось вдруг, что он пришелец, застигнутый нами врасплох при попытке замаскироваться под землянина. Или аквалангист — только что вернулся из погружения, накинул на плечи первое, что нашлось на вешалке, и наспех сменил ласты на сухопутную обувь.