Нет, сейчас никак. Только три присмиревших песьих сознания. Никак. Наверное, это от слабости и не проходящего головокружения… не могу сосредоточиться. Я попробовала еще раз, и в какой-то миг поймала едва заметное колыхание паутины: кто-то был пойман, но это был не Гриф, точно не он. Кто-то дальше, на противоположной стороне круга.
Четвероногие пленники представлялись мне катышками пуха, нежными, трепетными, теплыми — этот же казался плотным, как хлебный мякиш. «Шевельнись, — попросила я. — Подойди». Мякиш вздрогнул, забился, словно услышал не зов, а гром набата; и тут на самой границе паутины, там, где никого по моим предположениям не могло, не должно было быть, обнаружили себя еще два человеческих мякиша. Не успела я удивиться, как…
— Ай, люли-люли-люли! — пустился в пляс Гриф, чертов скоморох. — Ай, люлюшеньки лю-лю!!! Ой, братцы, не могу, держите меня семеро, ноги сами дрыгаются!
Зов свернулся.
Собаки заскулили. Накатил предобморочный звон в ушах. Картинка перед глазами подернулась зеленью, свет сделался ослепительным. Макс подхватил меня ровно в тот момент, когда подогнулись колени.
— Ни хрена она не может, — услышала я сквозь звон хриплый голос Грифа.
Лапища Макса притронулась к лицу и легонько потрепала по щеке:
— Ты как?
Слабость отступила. Я привалилась к нему, как пьяная, с трудом удерживая зовом собак, которые готовы были кинуться врассыпную.
Семен Тигранович склонился к уху лысого, того, что спрашивал про музыку, и секунд десять что-то ему нашептывал, потирая руки.
Я привалилась к нему, как пьяная, с трудом удерживая зовом собак, которые готовы были кинуться врассыпную.
Семен Тигранович склонился к уху лысого, того, что спрашивал про музыку, и секунд десять что-то ему нашептывал, потирая руки. Тот все это время смотрел на меня пристально и зло (по этому уничтожающему взгляду я поняла: это его зацепило зовом ), а потом решительно замотал головой. Семен Тигранович отстранился и изрек:
— Вот и я думаю. Собак пристрелить, циркачку вернуть в машину.
Во мне будто спустили какую-то пружину. Сволочи! Какие же вы все сволочи, в собаках этих больше благородства!..
Я заставила своих артистов, не дожидаясь, пока бандиты похватаются за оружие, сигануть через их головы и гепардовыми скачками пуститься к спасительным воротам. Через секунду раздались первые выстрелы, но бандитам мешал свет собственных фар: все они были направлены внутрь двора, и за пределом импровизированной сцены был мрак. Собаки скрылись. Я проследила их координаты в паутине зова : напуганные, но все еще подконтрольные, они стремительно неслись прочь. «Выждите немного и возвращайтесь», — послала я просьбу вдогонку. Хорошо бы они вернулись с собратьями — и чем больше их будет, тем лучше. Мне совсем не нравится то, что здесь происходит. Мне нужна армия. Я распростерла зов дальше, метров на триста, и нащупала в заброшенных бетонных лабиринтах еще не меньше двадцати дворняг и какую-то живность помельче — крыс или мышей. Приходите все. Приходите, мне нужна помощь.
Колени опять подломились, и Макс почти волоком оттащил меня к машине.
— Сиди тихо, — шепнул он, — я сейчас, — и вернулся к товарищам.
Чик — и стало темно и беззвучно.
— …вай-давай, очухивайся, ну, девочка, давай!
Макс тряс меня за здоровое плечо.
Я открыла глаза, и он сунул мне под нос плоскую флягу:
— На, коньячку глотни. Полегчает.
Я послушно приложилась к фляге.
Внутри что-то всхлипнуло и расправилось, как хирургическая перчатка, когда ее надувают. Я задышала глубоко и часто, глаза заслезились.
— Ну вот, — удовлетворенно пробормотал Макс, пряча флягу в карман. — Скоро уже Артем подъедет.
— Макс, — тихо сказала я, когда дыхание выровнялось, — мне кажется, тут что-то не так.
— В смысле? — насторожился он.
— Кончай прикидываться. Там на крыше засели два вооруженных человека. Мне говорят, что мы ждем Артема, а готовятся как будто к штурму со спецназом.
— А как ты…
Он осекся. Поднял на меня виноватые глаза и полез обратно в карман за фляжкой.
— Нас убьют, да? — спросила я.
Он лихорадочно, чертыхаясь шепотом, отвинтил крышку, в два глотка высосал все содержимое и засопел в рукав.
— Тебе нельзя, ты ж за рулем. Так как? Убьют?
— Может, и нет, — аккуратно подбирая слова, ответил он после долгого раздумья. — Как получится. Во всяком случае — не всех.
— А как это будет? Пуля? Петля? Камень на шею? А?
Макс уставился на фляжку, как будто собирался тренироваться в телекинезе.
— Наташ, заткнись, пожалуйста. Просто заткнись.
Кузнецов
— Артем, что это было? — требовательно спросил я.
— Ничего, — огрызнулся Горинец. — Веди давай. Езжай медленно и смотри по обочинам — не пропустить бы.
— Ничего, — огрызнулся Горинец. — Веди давай. Езжай медленно и смотри по обочинам — не пропустить бы.
— Кого?
— Человечка нужного.
Я послушался, в который раз проклиная себя за мягкотелость. Чуяло мое сердце — это был не последний сюрприз за сегодняшнюю ночь. Оставалось стиснуть зубы и ждать удобного момента схватить Горинца за жабры.
Мы поползли по дороге со скоростью пьяного ужа. За окнами многоголосо выли собаки.
— Что им неймется? — проворчал Замалтдинов. — Для свадеб вроде не сезон.