— Где сейчас твой друг?
— Вернулся в мир.
Путешествует, как и я. Он остался примерным христианином. Посещает храм, блюдет посты и живет по заповедям. Утверждает, что на самом деле у него никогда и в мыслях не было становиться сатанистом, ему просто по юности и глупости хотелось попробовать запретного.
— Он тоже считает, что все должны стать такими, как он?
— Да. Нашелся человек, который объяснил ему, что с данностью не стоит бороться.
— Этот человек… тоже чародей?
— Да. И тоже христианин. Правда, лютеранин.
Смятение читалось в эту минуту в его глазах. Смятение, сомнение и… надежда.
— Мне надо будет поговорить об этом с епископом.
— А вот этого не стоит делать. Это тайна исповеди, — напомнила я.
— Дочь моя, — отец Михаил с натугой улыбнулся, — исповедь подразумевает покаяние, а ты в гордыне своей ни в чем не раскаиваешься. — Он убрал улыбку с лица и холодно повторил: — Не раскаиваешься.
— Выслушайте меня до конца. Я уже сказала, что пробуждала людей с мыслью о справедливости. Но сейчас я понимаю, что далеко не у всякого человека хватит мудрости пользоваться своим даром во благо. Не каждый устоит перед соблазном возвыситься над другими. Меня и саму посещали такие мысли. Разбогатеть, прославиться, пролезть во власть… Я и мои единомышленники через это прошли. Но кто-то не выдержит. И, возможно, пока мы вели этот разговор, где-то человек, инициированный мной, пользуясь своим даром, ограбил банк или, скажем, угнал самолет. Инициированный мной маньяк где-то множит свои преступления, потому что дар помогает ему оставаться безнаказанным. И это все — понимаете?! — теперь на моей совести. Наверное, вы правы… Мной двигали гордыня и вера в то, что я изменю мир к лучшему… Но я невольно умножила в нем зло. И в этом каюсь.
Вот теперь отец Михаил улыбнулся искренне:
— Вот видишь, ты нашла у другого в глазу соринку, а в своем не заметила бревна. Ты говоришь, что кто-то не пройдет испытания и возжелает славы или богатства; но ты-то, глупая, возжелала большего — вмешаться в замысел Божий! И смела думать, что преодолела все соблазны?
— А кто послал мне это испытание? Кто создал меня такой?.. Отец Михаил, а что, если Бог сам этого хочет? Давайте предположим, что так оно и есть. Что Он хочет, чтобы мы уподобились ему еще больше…
— Остановись на этом самом слове, — строго прервал меня священник. — Иначе мне все-таки придется причислить к твоим грехам кощунство.
— Но если все-таки… — не унималась я.
Отец Михаил поймал мой взгляд, и на краткий миг мне померещилось, что он меня сканит. Но если он и читал в этот момент чьи-то мысли, то только свои.
— Есть только один способ это выяснить. Инициируй меня.
Артем
Моего нового знакомого звали Андреем. Точнее, Андреем Гавриловичем, как он сам представился. И никаким электриком он, естественно, не был. Разве что в магическом смысле.
Когда суета улеглась, и мы оба вышли на улицу (уже светило солнце, и в полнеба переливалась радуга), я наконец рассмотрел его получше. Дядька лет сорока, крепко сложенный, чуть ниже меня; седоватые вьющиеся волосы, лицо без особых примет, вот только разве что глаза… Хамелеоны — прозрачные и холодные, кажущиеся то серыми, то вроде бы голубыми, то светло-карими; и взгляд совершенно телепатский. Вот только телепатом он не был — тут я бы поручился.
— Все-таки бывают чудеса, а? — Он весело сощурился, взглядом указав на радугу.
— Бывают, — охотно согласился я. — Полно.
— Вы-то, — Андрей кивнул по-приятельски, — по какой части будете?
— В основном по коньяку, — честно признался я.
Он непонимающе изобразил бровями кособокий домик:
— То есть?
— То и есть — превращение воды в вино, вина — в коньяк…
— А посерьезнее что-нибудь не пробовали?
— Пробовал, конечно. Могу текилу вполне сносную… наколдовать.
— Чудак человек, — всплеснул он руками. — Осваивайте нефть или золото — обогащайтесь, пока вас не опередили.
— То есть? — Я насторожился.
— То и есть, — передразнил меня Андрей. — В нашем бизнесе что ни день, то больше конкурентов.
Настала моя очередь недоуменно шевелить бровями. Но он не стал держать паузу по Станиславскому, сразу продолжил, переходя на «ты»:
— Кашпировский с Чумаком — вчерашний день, Артем.
Таких, как мы с тобой, гораздо больше, чем кажется. Много больше. — Он полез в карман, извлек злополучную пятисотку, развернул и встряхнул. — Как смотришь на то, чтобы где-нибудь засесть на полчасика? Возьмем минералочки, ты над ней поколдуешь. А? — Он подмигнул, — Нечасто доводится побеседовать с собратом.
Нечасто. Ох, нечасто…
— Хорошо. Только… прокладки-то просили срочно.
Андрей засмеялся. Махнул рукой:
— А, это для дочки. Ничего, выкрутится как-нибудь. Я им сейчас эсэмэску скину, что у меня срочное дело. Такое бывает, они поймут. Я ведь, — он понизил голос, — в МЧС работаю.
О как. Накатила паранойя. Пальцы сжались на ручке пакета. Но миг спустя я услышал собственный голос:
— Ладно, давай. Здесь есть бар поблизости, там и…
— Двигаем, — подытожил он, засовывая купюру обратно в карман.
Десять минут спустя Андрей уже разливал по стаканам шипучую минералку, а я извинялся по телефону перед Дэном за несостоявшуюся встречу. Дэн, который моими усилиями в последнее время тоже стал законченным параноиком, не унимался и настаивал, чтобы за мной заехал кто-нибудь из его ребят — ему-де не понравился мой голос, че-то я типа от него скрываю. В общем, еле-еле убедил его не поднимать суеты. Андрей терпеливо ждал, пока я отложу мобильник; сидел, скучающе водя по сторонам глазами.