Он так и замер в трех метрах от земли, и только тогда я перевела дыхание. В ушах эхом отдавался женский крик. Не Людмилин, мой.
Глеб, разинув рот, наблюдал за вращающимся над головой чемоданом. Ему, похоже, даже в голову не пришло отойти в сторону. На нетвердых ногах я подошла к мальчику и взяла его за руку. Проклятый чемодан отбросила в кучу листьев на обочине.
Только сейчас наверху заголосила Людмила.
В окнах замелькали лица любопытствующих.
— Тимка! — позвала я; голос сорвался на хрип. — Домой. Сейчас же.
За обедом мальчишки вели себя тише воды ниже травы. Тимка поглядывал на меня с затаенным восхищением. Перед сном отважился задать вопрос:
— Тетя Наташа, а ты волшебница или пришелец?..
Сдав детей с рук на руки отцу, я вернулась домой и принялась паковать вещи.
«Уеду, — решила я, — вот отвезу кошек в приют и уеду».
Тут-то и нагрянул отец Михаил.
— …Скажи мне правду — в тот миг ты молилась?
Он даже не спросил, правда ли я остановила взглядом чемодан. А раз не спросил, значит, верил, что правда. Стало быть, не только Тимка с Глебом рассказали, но и еще кто-то подтвердил.
Мне хотелось отстраниться и сказать «нет», и это было бы правдой, но я видела: отцу Михаилу не столько важно мое «да» или «нет» — ему нужны подробности. Все, как было.
— Нет, — сказала я.
Он на миг прикрыл глаза, словно ощутив мгновенную боль. Рука его опустилась. Жаль было разочаровывать его, ведь он пришел ко мне за чудом. Не было чуда, батюшка, извиняйте…
— Тогда как… как ты это сделала?
А почему вы решили, что это я, захотелось мне спросить. Потом вспомнила себя, стоящую середь двора с воздетыми руками и голосящую что есть мочи, и промолчала.
— Не знаю, — выдавила я.
— Это чудо Господне, — мягко сказал отец Михаил, — но свершилось оно через тебя, и я хочу понять почему… И почему ты сейчас бежишь. Ты… кажешься напуганной. С тобой бывало такое раньше?
Наступила тишина, в которой слышно было только мурчание кошек, тершихся о ноги отца Михаила.
— Ненавижу разговаривать в коридоре, — наконец изрекла я. — Давайте пройдем на кухню, что ли…
Чтобы заварить чай, мне пришлось распотрошить сумку. Отец Михаил деликатно дожидался, пока я закончу суетиться и пододвину ему чашку и сахарницу. Только потом напомнил, о чем хотел поговорить.
— Отец Михаил, а вы верите в магию? — в лоб спросила я.
— Я верю в Бога. Но к чему этот вопрос?
Я долго перемешивала в чашке сахар, а потом решилась:
— Исповедуйте меня, отец Михаил.
Артем
— Э! Вставай! Подъем! Але!
Я открыл глаза. Надо мной здоровенной нескладной башней возвышался Макс.
— Который час?
— Шесть.
Надо мной здоровенной нескладной башней возвышался Макс.
— Который час?
— Шесть. Хорош чалиться, бегать пора.
— Бегать?
— Ну договорились же вчера. Сам же просил тебя спортом занять. А спорт начинается с утренних пробежек трусцой. Я тебе подарок принес.
И Макс продемонстрировал пару новых, неприлично белых и неприлично больших кроссовок. Я поднялся, натянул шорты и футболку. Господи, на что я напросился…
В то утро я думал, что мои легкие останутся на асфальте — черная мокрота начала вылетать из меня уже в начале второго витка вокруг нашего квартала. В конце третьего я был уверен, что умру через пару метров. В начале четвертого я поклялся бросить курить. Макс бежал рядом совершенно невозмутимый и, казалось, даже не сбился с дыхания. По счастью в это утро мы ограничились четырьмя кругами. А потом прошли еще круг спокойным шагом, чтоб восстановить дыхание. Когда мы наконец остановились, я с облегчением уселся на асфальт и тут же получил пинка от Макса.
— Подъем! Встань прямо. Ноги на ширине плеч, руки в замок, разминаем кисти.
Кроме кистей были размяты локти и плечи. Еще мы делали приседания. Наклоны — тут я мог собой гордиться, мне почти удалось дотянуться до носков новых кроссовок. Но когда начались отжимания на кулачках, я не сдюжил и завалился на бок из упора лежа, облизывая содранные об асфальт костяшки пальцев. Макс непрерывно ругался, обзывал меня тряпкой, холодцом, размазней и всякими другими совсем уж неприличными словами. Я очень живо вспомнил нашего старшину Прокопенко, родившегося в Тамбове и весьма доходчиво вбивавшего нам в головы, что именно там находится центр Вселенной. Когда упражнения закончились, у меня дрожало все — от пальцев рук до ягодиц. Макс посмотрел на меня с уважением:
— А ты молодцом. Не жаловался. Ты в армии был?
— Был. Но я с «вышкой» ходил, на год. И попал почти сразу в штаб. Так что особо не напрягался.
— Ясно. Ну, пошли завтракать, что ль.
Так в середине августа начались мои тренировки с Максом. Он каждодневно устраивал мне зарядку, постепенно повышая нагрузку. Через две недели я перестал выкашливать легкие во время бега. И даже умудрился отжаться тридцать раз — десять на растопыренных пальцах, десять на кулачках и десять же по-простецки на ладонях. Тогда же Макс авторитетно заявил, что мне пора заняться боксом.
— Я сперва думал тебя к себе на танцы затащить, но ты корявый слишком, нет в тебе нужной пластики. А вот для бокса подойдешь — костяку тебя мощный, голова работает. Суперскорости, конечно, не покажешь. Технику тоже путем не освоишь — старый уже. А вот удар тебе поставят — пригодится в жизни.