Он шваркнул бесполезный «льяма минимакс» о железный пол.
С удостоверения ему улыбался молодой полицейский. Халворсен. Сейчас они наверняка сомкнули вокруг Юна Карлсена железное кольцо. Остается только одна возможность. Троянский конь. И он знал, кто станет этим конем. Харри Холе. Софиес-гате, 5; телефонная справочная служба сообщила, что в Осло только один Харри Холе. Он глянул на часы. И замер.
Снаружи послышались шаги.
Он встрепенулся, схватил в одну руку осколок стекла, в другую — пистолет и стал обок дверцы.
Дверца скользнула в сторону. На фоне городских огней обозначился темный силуэт. Затем незнакомец влез внутрь и, скрестив ноги, уселся на пол.
Он затаил дыхание.
Ничего не происходило.
Потом чиркнула спичка, осветила клочок лица пришельца. В руке со спичкой он держал еще и ложку. Другой рукой и зубами надорвал пластиковый пакетик. Он узнал парня по голубой джинсовой куртке и облегченно вздохнул, а парень мгновенно застыл.
— Кто здесь? — Парень всматривался в темноту, торопливо пряча пакетик в карман.
Он кашлянул, шагнул к парню, так что спичка слегка осветила его.
— Remember me? [41]
Парень испуганно посмотрел на него.
— Я говорил с тобой возле вокзала. Дал тебе денег. Ты ведь Кристоффер, верно?
Кристоффер вытаращил глаза:
— Isthatyou? [42] Иностранец, который дал мне пять сотен? Господи! Ну да, голос я узнаю. Ой!.. — Кристоффер бросил спичку на пол, она погасла. В кромешной тьме голос его зазвучал ближе: — Не возражаешь разделить со мной хату, приятель?
— Можешь ночевать один.
Я собирался уходить.
Снова чиркнула спичка.
— Лучше оставайся тут. Вдвоем теплее. Я имею в виду вот это. — Он вынул ложку, налил в нее что-то из маленькой бутылочки.
— Что это?
— Вода с аскорбиновой кислотой. — Кристоффер открыл пакетик, высыпал в ложку порошок, не уронив ни крупинки, потом ловко перехватил спичку другой рукой.
— Ловко у тебя получается, Кристоффер. — Он смотрел, как наркоман подставил спичку под ложку, достал из коробка еще одну и держал ее наготове.
— На Плате меня прозвали Твердая Рука.
— Понятно. Но я ухожу. Только давай поменяемся куртками, тогда ты, может, останешься к утру жив.
Кристоффер глянул на свою хилую джинсовую куртку, потом на его толстую, синюю.
— Господи, ты серьезно?
— Вполне.
— Черт, вот спасибо. Погоди, я сперва приму дозу. Подержишь спичку?
— Может, лучше шприц подержать?
Кристоффер покосился на него:
— Я, может, и зеленый совсем, но на это наркоманское старье меня не купишь! Держи спичку.
Он взял спичку.
Порошок растворился в воде, превратился в прозрачную бурую жидкость. Кристоффер положил в ложку ватный тампончик.
— Чтобы отцедить всякую дрянь, — пояснил он, не дожидаясь вопроса, сквозь вату высосал жидкость шприцем, поднес иглу к руке. — Видишь, кожа чистая. Следов почти что никаких. И вены толстые, хорошие. Чисто целина, все говорят. Но через несколько лет они будут желтые от гнойных болячек, как у них. И Твердой Рукой меня уже никто не назовет. Я это знаю и все равно продолжаю. Глупо, да?
Кристоффер болтал без умолку, встряхивая шприц, чтоб остыл; перетянул плечо жгутом и прицелился иглой в вену, синей змеей проступившую под кожей. Острие вошло в сосуд, и поршень втолкнул героин в кровь. Веки у парня опустились, рот полуоткрылся. Голова откинулась назад, взгляд уперся в подвешенный собачий труп.
Некоторое время он смотрел на Кристоффера. Потом отшвырнул горелую спичку и расстегнул молнию на своей синей куртке.
Когда Беата Лённ наконец дождалась ответа, она почти не слышала Харри по причине дисковерсии «Jingle Bells», фоном звучавшей в трубке. Тем не менее поняла, что он нетрезв. Не оттого, что запинался, совсем наоборот. Она рассказала о Халворсене.
— Тампонада сердца? — воскликнул Харри.
— Внутренние кровотечения наполняют кровью пространство вокруг сердца и мешают ему сокращаться как следует. Пришлось откачать много крови. Сейчас состояние стабилизировалось, но он по-прежнему в коме. Надо ждать. Я позвоню в случае чего.
— Спасибо. Как насчет других новостей?
— Хаген отправил Юна Карлсена и Tea Нильсен обратно в Эстгор, с двумя охранниками. Я поговорила с матерью Софии Михолеч. Она обещала сводить дочь к врачу.
— Хм. А что там с депешей Ветинститута, ну, про мясо в рвоте?
— Они предположили китайский ресторан, потому что, кроме как в Китае, такое нигде не едят.
— Что не едят?
— Собачину.
— Собачину? Погоди!
Музыка смолкла, зато послышались звуки уличного движения. Потом Харри снова заговорил:
— Так ведь, черт побери, в Норвегии собачину не подают.
— Нет, тут особый случай. Ветинститут сумел установить породу, и завтра я позвоню в Норвежский клуб собаководов. У них есть реестр всех чистопородных собак и их владельцев.
— Не вполне понимаю, чем это нам поможет. Собак-то в Норвегии наверняка сотни тысяч.
— Четыре сотни тысяч. Минимум одна в каждой четвертой семье. Я проверила. Дело в том, что порода редкая. Слыхал про черного метцнера?
— Повтори, будь добра.
Слыхал про черного метцнера?
— Повтори, будь добра.
Она повторила. Несколько секунд в трубке шумело загребское уличное движение, потом Харри воскликнул:
— Разумеется! Вполне логично! Человек без крыши над головой. Как же я раньше-то не подумал.