Негромкий шумок прокатился среди собравшихся в большом белостенном, просто обставленном помещении. В Храме не было ни алтарного образа, ни алтарных перил, только скамья меж собранием и возвышением, чтобы преклонить колени и покаяться в своих грехах. Командир обвел взглядом паству, сделал паузу, потом продолжил:
— Ведь, хотя Матфей и пишет, что Спаситель приидет «во славе Своей и все святые Ангелы с Ним», написано также: «Был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня».
Давид Экхофф перевел дух, перевернул страницу и оглядел собравшихся, а затем продолжил, не глядя в Писание:
— «Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную». — Командир хлопнул ладонью по кафедре. — Эти слова Матфея — боевой клич, объявление войны эгоизму и бессердечию! — прогремел он. — И мы, солдаты Армии спасения, верим, что в конце времен грядет всеобщий суд, что праведники обретут вечное блаженство, а грешники — вечную кару.
Когда командир закончил проповедь, приступили к свободным свидетельствам. Пожилой мужчина рассказал о драке на Стурторв, когда они одержали победу словом Господним и во имя Иисуса и бесстрашия. Потом вперед вышел мужчина помоложе и сказал, что они завершат вечернее собрание шестьсот семнадцатым псалмом. Он стал перед одетым в форму оркестром из восьми духовых инструментов и большого барабана, с которым управлялся Рикард Нильсен, и взмахнул палочкой. После вступления дирижер повернулся к собранию, и все запели. Песнопение мощно грянуло под сводом Храма:
— Стяг спасенья развевайся, священный поход начался!
Затем Давид Экхофф снова поднялся на кафедру:
— Дорогие друзья! Позвольте мне в заключение нашего собрания сообщить, что сегодня канцелярия премьер-министра подтвердила, что премьер-министр будет присутствовать на нашем ежегодном рождественском концерте.
Новость встретили спонтанными аплодисментами. Собравшиеся встали и, оживленно переговариваясь, медленно потянулись к выходу. Только Мартина Экхофф, похоже, спешила. Харри сидел на задней скамье, наблюдая, как она идет по центральному проходу, в шерстяной юбке, в черных чулках и сапогах «Док Мартенс», как и он сам, на голове белая вязаная шапочка. Она посмотрела прямо на него, без тени узнавания. Потом заулыбалась. Харри встал.
— Привет, — сказала она, склонив голову набок. — Работа или духовная жажда?
— Ну, как вам сказать. Ваш отец — настоящий оратор.
— У пятидесятников он стал бы мировой звездой.
Харри почудилось, что в толпе у нее за спиной мелькнул Рикард.
— Знаете, у меня есть несколько вопросов. Если вы не против прогуляться по морозу, я провожу вас до дома.
Мартина колебалась.
— Конечно, если вы собираетесь домой, — поспешно добавил Харри.
Мартина глянула по сторонам, потом ответила:
— Лучше я вас провожу, нам по дороге.
Воздух на улице сырой, тяжелый, пропитанный запахом жирных соленых выхлопов.
— Перейду сразу к делу, — сказал Харри. — Вы ведь знаете обоих — и Роберта, и Юна. Возможно ли, что Роберт желал смерти своему брату?
— Да что вы такое говорите?
— Подумайте, прежде чем отвечать.
Стараясь не поскользнуться, они миновали варьете «Паучья голова». На улицах ни души. Сезон рождественских банкетов уже на исходе, однако на Пилестредет по-прежнему сновали челночные такси с подвыпившими расфуфыренными пассажирами.
— Роберт был несколько безрассудный, — сказала Мартина. — Но убить? — Она решительно покачала головой.
— Может, он кого-то нанял?
Мартина пожала плечами:
— Я не очень близко общалась с Юном и Робертом.
— Почему? Вы же выросли вместе, так сказать.
— Да. Но я вообще мало с кем общалась. Мне больше нравилось одиночество. Как и вам.
— Мне?! — удивленно воскликнул Харри.
— Да. Но я вообще мало с кем общалась. Мне больше нравилось одиночество. Как и вам.
— Мне?! — удивленно воскликнул Харри.
— Одинокий волк сразу узнаёт собрата, знаете ли.
Харри покосился на нее и перехватил насмешливый взгляд.
— Вы наверняка были из тех мальчишек, которые всегда идут своим путем. Захватывающим, непроходимым.
Харри улыбнулся, покачал головой. Они как раз шли мимо нефтяных бочек у облупленного, но красочного фасада «Блица».
— Помните, как они в восемьдесят втором заняли этот дом и там были панковские концерты с участием «Мяса», и «Скверных ребят», и прочих?
Мартина засмеялась:
— Нет. Я тогда только-только в школу пошла. А «Блиц» вообще не самое подходящее место для нас, из Армии спасения.
Харри криво усмехнулся:
— Н-да. А я иной раз бывал там. Во всяком случае, поначалу, когда думал, что, наверно, это место как раз для таких, как я, для аутсайдеров. Но и там не пришелся ко двору. Ведь в конечном счете и в «Блице» все сводилось к уравниловке и групповому мышлению. Демагоги имели аккурат столько же свободного пространства, как…
Харри осекся, но Мартина закончила вместо него:
— Как мой отец в Храме сегодня вечером?