Незнакомец — мужик в короткой кожаной куртке — отступил назад, поднял ногу. Пинок пришелся по больному месту в боку, и он со стоном повернулся. За спиной мужика в куртке стоял еще один тип, смеялся, зажимая нос. Тот, что в куртке, указывал на дверь.
Он посмотрел на обоих. Тронул рукой карман — мокрый. Но пистолет на месте. В обойме еще две пули. Только ведь, если пригрозить пистолетом, они немедля вызовут полицию.
Мужик в куртке рявкнул что-то, занес кулак.
Он прикрыл локтем голову, встал на ноги. Тот, что зажимал себе нос, фыркнул, открыл дверь и пинком вышвырнул его на улицу.
Дверь с грохотом захлопнулась, он услышал, как оба затопали вверх по лестнице. Посмотрел на часы. Четыре часа ночи. Все еще кромешная тьма, и он жутко замерз. И промок. Пощупал рукой — куртка на спине отсырела, штанины мокрые. Пахнет мочой. Неужто обмочился? Да нет, просто лежал в луже. В замерзшей моче, которая оттаяла от его тепла.
Сунув руки в карманы, он быстро зашагал по улице. Не обращая внимания на изредка проезжающие машины.
Пациент пробормотал «спасибо», Матиас Лунн-Хельгесен закрыл за ним дверь кабинета и рухнул в кресло. Зевнул, глянул на часы. Шесть. До утренней смены еще час. Тогда он пойдет домой. Поспит несколько часов и поедет к Ракели. Она сейчас лежит себе под одеялом в большом бревенчатом доме, в Холменколлене. Он еще не вполне нашел общий язык с мальчиком, но со временем все наладится. У Матиаса Лунн-Хельгесена всегда так бывало. Олег не то чтобы относился к нему с неприязнью, просто слишком привязался к его предшественнику. К полицейскому. Странно вообще-то, как ребенок может без возражений возвысить пьющего и явно ненормального человека до отца и примера.
Ему давно хотелось поговорить с Ракелью об Олеге, но он так и не решился. Ведь только выставишь себя беспомощным дураком. Глядишь, она еще и усомнится, нужен ли он им. А он хочет быть нужным. Хочет быть таким, кто сможет ее удержать. Но чтобы узнать это, нужно спросить. И он спросил. Что было с тем полицейским. Она ответила, что ничего особенного. Просто она любила его. Не сформулируй она это именно так, он, вероятно, вовсе не подумал бы о том, что она никогда не употребляла это слово по отношению к нему.
Матиас Лунн-Хельгесен отбросил бесполезные мысли, проверил по компьютеру фамилии следующих пациентов и вышел в «предбанник», где их сперва встречали медсестры. Однако сейчас, среди ночи, там было пусто, и он вышел в коридор.
Пять человек с надеждой воззрились на него: мол, вызови меня. Кроме мужчины в углу, который спал, прислонясь головой к стене и открыв рот. Видимо, наркоман, вонь застарелой мочи и синяя куртка однозначно говорили об этом. Наверняка будет жаловаться на боли и клянчить таблетки.
Матиас подошел к нему, сморщил нос. Тряхнул за плечо и быстро отступил. Некоторые наркоманы за долгие годы привыкли, что под кайфом у них норовят украсть наркоту и деньги, и реагируют автоматически — бьют наотмашь или удирают, когда их будят.
Человек открыл глаза и неожиданно ясным взглядом посмотрел на Матиаса.
— Что с вами? — спросил Матиас. Конечно, по традиции такой вопрос пациенту задавали только наедине, но Матиас чертовски устал, и ему надоели наркоманы и алкаши, отнимавшие время у других пациентов.
Парень плотнее запахнул куртку и не сказал ни слова.
— Алло! Не мешало бы сказать мне, почему вы здесь.
Тот покачал головой, показал на одного из других, как бы говоря, что на очереди тот.
Тот покачал головой, показал на одного из других, как бы говоря, что на очереди тот.
— Тут не комната отдыха, — сказал Матиас. — Спать тут нельзя. Уходите. Сейчас же.
— Idon'tunderstand ,[32] — сказал парень.
— Leave. Or I'll call the police .[33]
К собственному изумлению, Матиас едва сдержался, так ему хотелось сдернуть вонючего наркомана со стула. Остальные ожидающие смотрели на них.
Парень кивнул и медленно встал. Матиас провожал его взглядом, пока стеклянная дверь не закрылась.
— Хорошо, что вы вышвыриваете эту публику, — сказал кто-то за спиной.
Матиас рассеянно кивнул. Наверно, он недостаточно часто говорил, что любит ее. Наверно, все дело в этом.
Половина восьмого, и по-прежнему темно — за окнами неврологического отделения и палаты № 19, где полицейский Странден смотрел на пустую, уже застланную кровать Юна Карлсена. Скоро сюда поместят другого пациента. Странно думать об этом. Но сейчас он найдет кровать себе и ляжет. Надолго. Странден зевнул, проверил, не оставил ли чего на тумбочке, взял со стула газету и повернулся к двери.
На пороге стоял человек. Инспектор. Холе.
— Где он?
— Забрали его, — ответил Странден. — Четверть часа назад. Увезли.
— Да? Кто распорядился?
— Главврач. Незачем ему тут лежать.
— Я имел в виду, кто его увез. И куда.
— Новый начальник убойного звонил.
— Хаген? Лично?
— Ага. Они отвезли Юна Карлсена на квартиру его брата.
Холе медленно покачал головой. И ушел.
Небо на востоке светлело, когда Харри топал вверх по лестнице красного кирпичного дома на Гёрбиц-гате, ухабистой асфальтированной улочке между Хиркегата и Фагерборггата. Поднялся он на второй этаж, как ему сказали по домофону. На голубой пластиковой табличке, прикрепленной к приоткрытой двери, белое тиснение: Роберт Карлсен.