— Хм. А как насчет темноватых сторон его личности?
Харри ждал. Смотрел на журнальный столик, а Юн тем временем размышлял в вакууме тишины, который рано или поздно всегда вытягивал информацию — ложь, отчаянную реплику не по делу, в лучшем случае правду.
— В юности Роберту… — начал Юн и осекся.
Харри молчал, не шевелился.
— …недоставало тормозов.
Харри кивнул не поднимая головы. Подбодрил, однако вакуум не нарушил.
— Я все время опасался, как бы он чего не натворил. Он был до ужаса необузданый. В нем жили как бы два человека. Один — сдержанный, хладнокровный исследователь, которого интересовали… как бы это выразиться? Реакции. Чувства. Страсть, пожалуй, и она тоже. Такие вот вещи.
— Можете привести примеры? — спросил Харри.
Юн проглотил комок в горле.
— Однажды прихожу домой, а он говорит, пошли, мол, в подвал, я тебе кое-что покажу. Он посадил кошку в маленький аквариум, где раньше жили гуппи, просунул под крышку огородный шланг и до отказа отвернул кран. Аквариум наполнился так быстро, что я едва успел сбросить крышку и выловить кошку из воды. Роберт сказал, что просто хотел посмотреть, как она среагирует, но иной раз мне кажется, его куда больше интересовала моя реакция.
— Хм, если он был такой, странно, что никто словом об этом не обмолвился.
— Мало кто знал эту сторону Робертовой натуры. Отчасти это моя заслуга. Еще в детстве я обещал отцу присматривать за Робертом, чтобы он не учинил что-нибудь совсем уж скверное. Словом, я старался как мог. А Роберт в общем-то контролировал свои поступки. Он был сразу и холодный, и горячий, понимаете? По большому счету, с его… другими сторонами сталкивалось только ближайшее окружение. Да какие-нибудь лягушки. — Юн улыбнулся. — Он отправлял их в полет на воздушных шарах, наполненных гелием. Когда отец призвал его к ответу, он сказал, что лягушкам скучно сидеть всю жизнь на земле, пусть, мол, увидят мир с птичьего полета. Я… — Юн смотрел в пространство, и Харри заметил у него на глазах слезы. — Я засмеялся. Отец рассвирепел, а я не мог остановиться. Только Роберт мог заставить меня так хохотать.
— И что же, с годами он это перерос?
Юн пожал плечами:
— Откровенно говоря, я знаю далеко не обо всем, чем Роберт занимался последние годы. После отъезда родителей в Таиланд мы с ним несколько отдалились друг от друга.
— Почему?
— С братьями так часто бывает. Без особой причины.
Харри не отозвался, просто ждал. В подъезде хлопнула дверь.
— Были кой-какие истории с женщинами.
Далекий вой сирены «скорой». Металлический гул лифта. Юн вздохнул, сокрушенно обронил:
— С молоденькими.
— Насколько молоденькими?
— Не знаю. Но если Роберт не врал, очень молоденькими.
— А с какой стати ему врать?
— Я же говорил. Думаю, ему нравилось проверять мою реакцию.
Харри встал, отошел к окну. Какой-то мужчина шел наискосок через Софиенбергпарк по тропинке, похожей на неровную коричневую черту, проведенную ребенком на белоснежном листе. К северу от церкви виднелось маленькое огороженное кладбище еврейской общины. Столе Эуне, психолог, как-то рассказывал, что лет сто назад весь Софиенбергпарк был кладбищем.
— Он причинил насилие кому-нибудь из этих девочек? — спросил Харри.
— Нет! — Юнов возглас гулко прокатился между голыми стенами.
Харри ничего не сказал.
Харри ничего не сказал. Человек пересек парк и по Хельгесенс-гате направился прямо к дому Юна.
— Он мне не говорил. А если б и рассказал, я бы не поверил.
— Вы знакомы с кем-нибудь из его девушек?
— Нет. Да он и встречался с ними не подолгу. Собственно, насколько я знаю, по-настоящему его интересовала только одна.
— Вот как?
— Да. Tea Нильсен. Он с ума по ней сходил, еще когда мы были совсем юнцами.
— Ваша подруга?
Юн задумчиво смотрел в кофейную кружку.
— Казалось бы, мне следовало отступиться от девушки, которую мой брат выбрал себе, верно? Господь свидетель, я сам себя спрашивал, почему я не в силах.
— И что?
— Знаю только, что Tea самый замечательный человек, какого я встречал.
Гул лифта резко оборвался.
— Брат знал о вас и о Tea?
— Он выведал, что мы несколько раз встречались. Кое-что заподозрил, но мы с Tea старались сохранить все в тайне.
В дверь постучали.
— Это Беата, моя коллега, — сказал Харри. — Я открою.
Он перевернул блокнот, положил ручку параллельно его краю, прошел несколько шагов к входной двери. Немного замешкался, пока сообразил, что дверь открывается внутрь, открыл. Лицо за дверью выглядело не менее удивленным, чем его собственное, секунду оба молча смотрели друг на друга. Харри уловил сладковатый, парфюмерный запах, будто пришелец только что воспользовался весьма пахучим дезодорантом.
— Юн? — полувопросительно произнес посетитель.
— Минутку, — сказал Харри. — Извините, мы ждали кой-кого другого. Сейчас. — Он вернулся в комнату. — Это к вам.
Усаживаясь на диван, Харри вдруг почуял: что-то происходит, именно сейчас, в эти секунды. Проверил, лежит ли ручка как раньше. Да, никто ее не трогал. Но в мозгу что-то засело, правда непонятно что.
— Добрый вечер, — послышался за спиной голос Юна, учтивое, сдержанное приветствие, в котором сквозил вопрос. Так здороваются с теми, кого не знают или не понимают, что им нужно. Вот опять. Что-то происходит, что-то совершенно немыслимое. Посетитель, с ним что-то не так. Он назвал имя Юна, но тот явно с ним незнаком.