Они зашагали вверх по ступенькам, и немного погодя Харри услышал, как кабина открылась на первом этаже.
В квартире Харри остался у двери, а Юн пошел в ванную за несессером.
— Странно, — сказал Юн, нахмурив брови. — Такое впечатление, что здесь кто-то побывал.
— Здесь работали криминалисты, искали пули.
Юн скрылся в спальне и вскоре вернулся с сумкой в руках.
— Пахнет как-то чудно, — сказал он.
Харри огляделся. На столе возле мойки два стакана, но без явных следов молока или иного напитка по краю. Ни мокрых следов на полу от растаявшего снега, только несколько светлых щепочек возле секретера, явно от одного из ящиков, с трещиной на передней стенке.
— Идемте отсюда, — сказал Харри.
— А почему мой пылесос стоит здесь? — удивился Юн. — Ваши люди им пользовались?
Харри знал криминалистические процедуры, и ни одна из них не предусматривала использования пылесоса, находящегося на месте происшествия.
— У кого-нибудь еще есть ключи от этой квартиры? — спросил Харри.
Юн помедлил.
— У Tea, у моей подруги. Но ей бы в голову не пришло пылесосить.
Харри посмотрел на щепки возле секретера, которые при уборке первым делом исчезли бы в пылесосе. Подошел к пылесосу. Наконечник был снят с пластиковой трубки, прикрепленной к шлангу. По спине у Харри пробежали мурашки. Он поднял трубку, заглянул в круглое черное отверстие. Провел пальцем по краю, глянул на кончик пальца.
— Что это? — спросил Юн.
— Кровь, — ответил Харри. — Проверьте, заперта ли дверь.
Харри уже понял. Он стоял в преддверии того, что ненавидел и от чего никогда не мог остаться в стороне. Открыл пылесос и вытащил желтый мешок, думая о том, что вот это и есть, собственно, обитель скорби, House of Pain. Место, где он всегда вынужден использовать свою способность вживаться во зло.
Способность, которая, как он все чаще думал, слишком уж развилась.
— Что вы делаете? — спросил Юн.
Мешок был забит до отказа. Харри схватился за плотную мягкую бумагу, дернул. Мешок порвался, туча черной пыли, словно джинн из лампы, поднялась к потолку. А Юн и Харри смотрели на содержимое на полу.
— Силы небесные, — прошептал Юн.
Глава 18
Пятница, 18 декабря. Шахта
— Господи боже, — простонал Юн, ощупью ища стул. — Что здесь произошло… Это же… это…
— Да, — сказал Харри. Он присел на корточки возле пылесоса и сосредоточенно старался дышать ровно. — Это глаз.
Глазное яблоко выглядело как окровавленная, выброшенная на берег медуза. Пыль облепила белую поверхность. Харри различил в крови клочки мышц и белый, похожий на червяка обрывок зрительного нерва.
— Я вот думаю, как он попал в мешок сквозь фильтр. Если его туда засосало.
— Я снял фильтр, — дрожащим голосом пояснил Юн. — Он тогда лучше сосет.
Харри достал из кармана ручку, осторожно повернул ею глаз. Мягкий вроде, но с плотным ядром. Он немного подвинулся, чтобы свет потолочной лампы упал на зрачок, большой, черный, расплывшийся, потому что глазные мышцы более не держали его форму. Светлая, почти бирюзовая радужка, обрамлявшая зрачок, поблескивала словно матовый игральный шарик. За спиной Харри слышал частое дыхание Юна.
— На редкость светлая голубая радужка, — сказал Харри. — Вам она знакома?
— Нет, я… я не знаю.
— Послушайте, Юн, — не оборачиваясь, бросил Харри. — Не знаю, сколько вы упражнялись во лжи, но получается у вас не очень-то хорошо. Я не могу заставить вас рассказывать пикантные подробности о вашем брате, но это… — Он указал на окровавленный глаз. — Я заставлю вас рассказать, что это такое.
Он обернулся. Опустив голову, Юн сидел на одном из двух кухонных стульев.
— Я… она… — Голос был сдавленный от слез.
— Стало быть, она, — помог Харри.
Юн кивнул, не поднимая головы.
— Ее зовут Рагнхильд Гильструп. Таких глаз ни у кого больше нет.
— Каким же образом ее глаз мог оказаться здесь?
— Не представляю себе. Она… мы… обычно встречались здесь. У нее были ключи. Что я такого сделал, Харри? Почему все это происходит?
— Не знаю, Юн. Но я должен сделать здесь свою работу, только сперва надо где-нибудь вас устроить.
— Я могу вернуться на Уллеволсвейен.
— Нет! — бросил Харри. — У вас есть ключи от квартиры Tea?
Юн кивнул.
— О'кей, идите туда. Запритесь и не открывайте никому, кроме меня.
Юн пошел к выходу, но на полпути остановился:
— Харри?
— Да?
— То, что было между мной и Рагнхильд, обязательно должно выйти наружу? Я перестал с ней встречаться, когда мы с Tea обручились.
— В таком случае это не так уж и опасно.
— Вы не понимаете, — сказал Юн. — Рагнхильд Гильструп была замужем.
Харри медленно кивнул.
— Восьмая заповедь?
— Десятая.
— Я не смогу держать это в тайне, Юн.
Юн в замешательстве смотрел на Харри. Потом медленно покачал головой.
— Что такое?
— Не верится, что я только что это сказал. Рагнхильд мертва, а я думаю, как спасти собственную шкуру.
В глазах Юна стояли слезы. И на одну беззащитную секунду Харри почувствовал искреннее сострадание.
И на одну беззащитную секунду Харри почувствовал искреннее сострадание. Не такое, какое испытывал к жертве или к ее близким, но сострадание к человеку, который в душераздирающую минуту видит собственную уязвимую человечность.
Иной раз Сверре Хасволл жалел, что променял жизнь моряка дальнего плавания на место консьержа в новеньком жилом доме по Гётеборггата, 4. Особенно в студеные дни вроде нынешнего, когда жильцы звонили с нареканиями на засорившийся мусоропровод. Засоры случались обыкновенно раз в месяц, по одной-единственной причине: размеры люков на этажах совпадали по диаметру с самой шахтой. То ли дело старые дома. Даже в 30-е годы, когда только-только начали строить мусоропроводы, архитекторы смекали, что отверстия люков надо делать диаметром меньше шахты, чтобы народ не спускал туда вещи, которые намертво застрянут. Нынче-то им на это начхать, главное — стиль да освещение.