— Прием.
— Керк? — раздался полузабытый голос Кренны. — Только не говори, что ты — это не ты. Скажешь, я Ханса пристрелю. За представление ложного рапорта.
— Это не я, — ответил Каргин. — Стреляй. Одним мерзавцем меньше будет.
Бельгиец рассмеялся. Смех у него был отрывистый, словно рокот полкового барабана.
— Ты как сюда попал?
— Так же, как и ты — по контракту. У тебя ведь есть контракт, майор?
— Разумеется, и я намерен его выполнить, от первой до последней строчки, —
Кренна помолчал, затем добавил:
— Видимо, мой контракт отменяет твой. Согласен?
— Не согласен. Контракт есть контракт, так что сделка у нас не состоится.
— Сделок не предлагаю. Людей у меня достаточно, лишние не нужны. Хотя…-он сделал паузу. — Я был бы не прочь с тобой повидаться. Как и со всеми остальными.
Каргин через силу ухмыльнулся.
— Хочешь пригласить на чашечку кофе в Тюильри? Никак не выйдет. Я человек занятой, и у тебя со временем проблемы… Ты ведь очень торопишься, майор? Ты ведь не можешь сидеть тут до бесконечности? В контракте — сроки… я полагаю, часов шесть-восемь на всю операцию вместе с зачисткой… Или я не прав?
— Прав, но мне придется задержаться. На день, на два… Не так уж велик этот паршивый островок, чтобы неделями бегать по кругу… Так что я тебя разыщу, — в голосе бельгийца прорезались ледяные нотки.
— Видишь ли, капитан, ты тоже в моем контракте. Не персонально, а как приложение к поименованным в нем личностям.
— И кто поименован?
— Думаю, знаешь. А я теперь знаю, что ты — при них. Немаловажный факт…
Мои молодцы считали, что гонят кролика, а получилось — гиену… Ошибка вышла, капитан! Ценой в пять трупов! Люди обозлены… особенно Ханс… Так что, если живым попадешься, быстрой смерти не гарантирую.
Каргин хмыкнул.
— Что из-за трупов переживать, майор? Война, дело обычное! Ну, сдерешь с нанимателя неустойку…
— Я с тебя шкуру сдеру. Завтра, — пообещал Кренна и отключился.
— Не выйдет, замысловатый ты мой, — пробормотал Каргин. Злость придала ему сил, и он, переставляя ноги, продолжал бубнить под нос, будто споря с невидимым оппонентом:
— Не выйдет, гнида… Думаешь, напугал? Козлами своими да «вертушками»? Козлы, они и есть козлы, хоть с рогом, хоть с помелом… Да и мы теперь не безрогие, — он нежно погладил ствол винтовки. — Вот завтра и пободаемся… Будет тебе Бородино и Курская дуга!
Солнце село, когда он вышел к дороге, к последнему участку серпантина перед пальмовой рощицей. Недели не прошло, как мчались тут с Нэнси на резвых скакунах… И где теперь те скакуны? Вороная кобылка, мышастый мерин… Катают, видно, старого Патрика в аду, от сковородок до смоляных котлов…
— Хай! — хрипло окликнул Каргин. — Томо-сан ты здесь?
Ему вдруг сделалось совсем плохо. Он привалился к придорожной пальме, спустил с плеча винтовку и стоял, покачиваясь и наблюдая, как приближается темный расплывчатый силуэт. Контуры этой фигуры никак не желали становиться резкими то ли по причине наступавшей темноты, то ли потому, что все перед глазами Каргина плавало и дрожало. Смутные очертания скал сливались с фиолетовым небом, деревья прыгали взад-вперед как новобранцы под пулями, и в такт их беспорядочным скачкам ощутимо подрагивала земля, будто древний вулкан пробуждался от тысячелетней спячки, готовясь выплюнуть огненный лавовый язык.
«Устал, черт, — подумалось Каргину, — крепко устал…»
Он начал сползать на землю, но сильные руки Тома подхватили его.
Глава одиннадцатая
Каргин блаженствовал у крохотного костерка, мерцающего в глубине пещеры. Его царапина была промыта и перевязана, голова покоилась на круглых девичьих коленях, в ногах, прислоненная к стене, поблескивала винтовка, а под руками — так, чтоб дотянуться — стояли вскрытые банки с тушенкой и персиками. Часовые, Тейт и Слейтер, несли дежурство у входа в грот, японец подбрасывал ветки в огонь, и даже Нэнси была при деле — гладила шею Каргина и щекотала за ухом.
Пир души, именины сердца! Не хуже, чем в Валгалле. Пива, правда, нет, зато имеются компот и рыжая валькирия…
Единственный диссонанс вносили Боб и Хью. Сквозь наплывавшую дрему Каргин лениво прислушивался к ним; голос Арады был холоден и спокоен, Паркер горячился, и в его раздраженном баритоне то и дело проскальзывали визгливые нотки. На этот раз спорили не о наследственных правах и не о том, кому положено снимать и назначать, а о вещах конкретных. Вопросов было два, очень знакомых любому россиянину: кто виноват и что делать? В случившемся Бобби винил уже не столько нерадивых стражей-латиносов, сколько старого Патрика и, не скупясь на сочные эпитеты, нес дядюшку по кочкам — за неуступчивость в делах с клиентами и жадность; Арада пытался его защитить, доказывая, что если человек не беспринципен, не склонен к алчности и не способен обувать сограждан, то он — не бизнесмен.
Во всяком случае, пушками ему не торговать; мылом — еще куда ни шло.
Дискуссия по первому вопросу была бесплодной, как арктические льды; второй был, в принципе, поинтересней, но спорщики и тут стояли каждый на своем. Арада считал, что делать ничего не нужно, а лишь сидеть в пещере, следить за небом и поедать консервы. Связь с островом отсутствует, и в штаб-квартире должны забеспокоиться — хотя бы необъяснимым молчанием в день юбилея босса. Значит, надо прятаться и ждать сутки-двое — и кто-то непременно прилетит или Из Фриско, или из Кальяо. Ясное дело, прилетит! Не та фигура мистер Халлоран, чтобы забыли о нем и о его «бездее»!