Корпорации полагалось быть на уровне, чтоб конкуренты не обскакали. Само собой, всех конкурентов было желательно разорить или сделать партнерами, включив в империю ХАК под тем или иным предлогом — через слияние фирм, организацию дочерних предприятий либо создание пулов. Способ решающего значения не имел, коль соблюдалось одно условие: контроль за торговыми операциями осуществляла ХАК.
Что до торговли, то о ней у Халлорана были свои понятия. Однажды он изложил их Каргину в своем обычном лапидарном стиле; отрывистая речь лишь оттеняла четкость и логику формулировок.
— Там, где ты учился… в Рьязани…- «Рязань» он произнес правильно, чуть смягчив на первом слоге. — В Рьязани тебе говорили, что прогресс вооружений раскручивает контрадикция между снарядом и броней?
— Говорили, сэр, — подтвердил Каргин. — Противоречие как стимул развития…
Снаряд пробивает броню, и значит, необходимо разработать новый сплав и новую защитную конструкцию. Такую броню не пробить, а это ведет к созданию нового снаряда. Потом — брони… Процесс циклический и бесконечный. Будто дебил пересчитывает пальцы, не в силах остановиться.
Последнюю фразу старик пропустил мимо ушей.
— Торговлю движет аналогичный стимул, — заметил он. — Вот персы и арабы… У арабов — танки. Продай персам орудия и жди, пока арабы не лишатся танков. Тогда продай им вертолеты и снова жди…- Патрик сделал многозначительную паузу. — Жди, пока персам не понадобятся «стингеры». Продай их. По самой высокой цене. Когда задет престиж, денег не считают.
— Продано! — Каргин хлопнул ладонью по колену. — Пушки, вертолеты, «стингеры»… Что дальше, сэр? Бомба? Эйч-бомб, которая делает громкий «бум»?
Чтоб не осталось ни персов, ни арабов?
— Не правильный ответ. Арабы и персы-рынок, а рынки нужно оберегать. На вертолетах и «стингерах» ресурсы воюющих истощены, а третья сторона, — Халлоран ткнул себя пальцем в грудь, — получила законную прибыль. Враги должны примириться, а мы — освоить новый рынок. Индия и Пакистан, Эфиопия и Эритрея, Вьетнам и Камбоджа, Китай и Вьетнам…
Он смолк, будто давая время поразмыслить над сказанным.
«К чему это?.. — думал Каргин:
— К чему все эти разговоры? Больше, чем
Разговоры — поучения… Может быть, — мелькнула мысль, — служба моя — лишь этап на пути к каким-то иным занятиям, более ответственным, чем дежурства у дверей хозяйской опочивальни?.
Но к каким? Все-таки предложат заменить Акосту? Или даже Спайдера?»
Это соображение казалось ему нелепостью. Тут, на Иннисфри, Спайдер был свой, кадр проверенный и преданный; такого не заменяют в одночасье, тем более — российским наемником. Опыт их тоже разнился, ибо глубоких познаний в новом своем ремесле Каргин не имел. Его задачи до недавних пор были совсем другими: не охранять, не защищать, а нападать.
Через день или два он сговорился с Томо Тэрумото прогуляться к Нижней бухте. Там Каргин еще не был и не присутствовал при купаниях Патрика. Они совершались трижды в неделю под медицинским присмотром, с четырех до шести, когда дежурил Крис. Кроме телохранителя и врача, в сопровождающую свиту входили Спайдер и Гарольд Симе, шофер и личный камердинер. У каждого были свои обязанности: врач наблюдал, чтоб пациент не перегрелся, Крис и Спайдер сторожили и страховали, Симе держал наготове апельсиновый сок и полотенце. Машина тоже была на нем — за исключением случаев, когда купанья совмещались с конными прогулками.
Но Каргин и Том отправились в бухту на своих двоих.
Путь туда был недалек и нетруден, как все остальные дороги на Иннисфри:
Пара километров по Нагорному тракту до озера и еще полтора — до смотровой площадки, повисшей над Лоу-Бей. Здесь они остановились, чтобы передохнуть и оглядеться; день выдался знойный, и налетавший с моря свежий бриз приятно холодил разгоряченную кожу.
Перед площадкой, выложенной базальтовыми плитами, тракт разветвлялся:
Направо, вдоль побережья, шла дорога к Первому блок-посту, налево змеилась лента серпантина, ведущего к бухте и пляжу. Пляж был искусственным. Дальний берег разлома в кратерной стене очистили от камней, засыпали песком и насадили пальмы, но за истекшие десять лет волны и ветер слегка подпортили картину. Песок частично смыло, а остальной перемешался с ракушками и водорослями; ветер поразбойничал в пальмовой роще, принес семена кустов и трав, бросил на землю, полил дождями, и пальмы теперь сиротливо жались средь буйной и дикой зеленой поросли, смыкавшейся с чащобой мангр. Дальше, метрах в пятистах от рощи, внутренняя стена кратера осыпалась, похоронив деревья под гигантскими глыбами, и Каргин, рассматривая этот пейзаж с высоты, мысленно назвал его Хаосом.
Не просто хаосом — Хаосом с заглавной буквы. Тут вздыбленная земля перемешалась с древесными пнями, вулканической пемзой и щебнем; над ней торчало воинство каменных глыб, будто покосившиеся монументы на разоренном кладбище, а у их подножий зияли щели и ямы, трещины и овраги — голые, бесплодные или заросшими колючкой и ядовито-зелеными столбообразными кактусами. Шеренга утесов причудливых форм подпирала Хаос с моря; одни из них напоминали полуразрушенные башни и стены крепостей, другие — динозавров, прильнувших к почве или поднявшихся на дыбы, грозивших лапами с обломанными когтями. Самая высокая из этих скал была похожа на ступенчатую пирамиду майя: четыре террасы в трещинах и выбоинах, осыпь, казавшаяся издалека проложенной к вершине лестницей, зев пещеры под нижней террасой, а наверху — огромный плоский камень, точно жертвенник для пленника-гиганта.