Парк был безлюден и тих, но на ступенях виллы маячил чей-то тощий силуэт. Джип, миновав аллею, притормозил у лестницы, и Каргин смог разглядеть встречавшего подробней. Худощавый узкоплечий человек лет сорока, с высокомерным смуглым лицом; глаза спрятаны за темными очками, волосы странные, с медным отливом, будто угли, тлеющие под слоем пепла. Одет, несмотря на жару, в строгий костюм при галстуке и жилете; у пояса — мобильный телефон, на пальцах — золотые перстни. Он не понравился Каргину — слишком напоминал нового русского кавказской выпечки.
— Этот костлявый хмырь — Умберто Арада, он же Хью, — негромко пробасил Спайдер.
Он не понравился Каргину — слишком напоминал нового русского кавказской выпечки.
— Этот костлявый хмырь — Умберто Арада, он же Хью, — негромко пробасил Спайдер. — Личный референт старика. Не из нашей компании. Во-первых, чертов аргентинец, а во-вторых, пива не пьет и брезгает чикитками из «Пентагона».
В голосе его слышалось легкое презрение — такое, каким человек упитанный и склонный к житейским радостям одаривает тощих анахоретов и святош. Отметив это, Каргин кивнул и поинтересовался, какая же компания — «наша». «Скоро увидишь», — ответил Альф и полез вон из машины.
— Мистер Халлоран ждет наверху, — английский аргентинца был столь же безупречным, как и его костюм.
В молчании они вошли в большой прохладный холл с колоннами и двумя изгибавшимися полукругом мраморными лестницами, ведущими на второй этаж. Колонны отгораживали жерла арок; одна, как помнилось Каргину, обрамляла ход к гостевым покоям в северном крыле, а в южном располагались столовая, кухни, кладовые и спуск в убежище. Простенок между лестницами украшало тускло поблескивающее мозаичное панно: орел, как на американском гербе, но с добавлением — парой револьверов, стиснутых в когтистых лапах, и надписью:
«Кольт создал Соединенные Штаты».
Мрамор лестницы был окутан ковровой дорожкой, заглушавшей шаги, перила держал строй бронзовых римских воинов в доспехах, сияли светильники и зеркала, бугрились мускулы статуй: Марс в гривастом шлеме, кующий меч Вулкан, Минерва с грозно подъятым копьем.
Не останавливаясь, они миновали площадку второго этажа; по обе ее стороны открывались анфилады залов со стенами в панелях из дуба и красного дерева либо обтянутых шелками; люстры, драгоценная мебель, изваяния, картины… «Парадная миллиардерская берлога», — решил Каргин и бросил взгляд на аргентинца. Тот шагал как заведенный, с окаменелым невозмутимым лицом. Очки его торчали из кармана, и теперь можно было рассмотреть глаза — не темные, а серо-зеленые, совсем не подходящие для представителя латинской расы. «В точности как у Паркеров», — мелькнула мысль, но додумать ее он не успел. Под ногами загрохотали каменные плиты, налетевший порыв ветра взъерошил волосы, солнце брызнуло в лицо, заставив сощуриться.
— Чтоб меня Тор пришиб!.. — пробормотал Каргин и огляделся.
Они очутились на верхней террасе, скорее даже — эспланаде, открытой к востоку, закругленной с одного конца и висевшей над стометровым обрывом. Эта площадка была продолжением дворцовой кровли на уровне третьего этажа; сам этаж возвели прямо здесь, будто пентхауз на крыше какого-нибудь нью-йоркского небоскреба. Со стороны парка фасадом служили массивные колонны и глухая, без окон, стена, но с террасы вид был иной, более веселый и приятный: широкие оконные проемы за водопадом виноградных лоз, полосатый тент, защищавший от солнца, скамьи под невысокими пальмами и мандариновыми деревцами, фонтан и крохотный пруд, где в тишине и прохладе сияло чудо — огромная амазонская кувшинка. Отдельно, метрах в двадцати от здания, у южного края террасы стоял павильон с полусферическим куполом; купол был раздвинут, и в щель выглядывало стеклянное око телескопа.
Референт шагнул к дверям, едва заметным под вуалью виноградных листьев, и что-то тихо сказал сидевшему у порога человеку. Тот поднялся — будто перетек из одной позы в другую без всяких видимых усилий, не напрягая мышц. «Не европеец, — отметил Каргин, — китаец или японец.
Скорее, японец; широкоплечий, среднего роста, молодой, однако не юноша и на слугу не похож — держится спокойно и с достоинством».
Японец выслушал Араду, повернулся, приоткрыл дверь, и Каргин, заметив пистолетную кобуру на ремне, понял: телохранитель.
— Томо Тэрумото, — пророкотал над ухом Спайдер. — Можно, Том. Этот — из наших. К девочкам, правда, не бегает, но пиво пьет.
Повинуясь жесту Арады, они направились к распахнутым дверям. В двух шагах Каргин остановился, сделал короткий поклон и протянул японцу руку.
— Саенара, Томо-сан. Я — Алекс Керк. Ответный поклон, блеск антрацитовых зрачков, крепкое пожатие…
— Саенара, Керк-сан. Был ли ваш путь легким?
— Как у ласточки, что несется со склонов Фудзи к ветвям цветущей вишни, — с улыбкой произнес Каргин. Спайдер чувствительно ткнул его в спину.
— Шагай, парень, шагай! Не время для восточных церемоний. Хозяин ждет!
Хозяин расположился в кресле у стола с разложенными на нем книгами. Книг было много — не современные «побрекито» в пестрых бумажных обложках, а фолианты в коленкоре и ледерине, синие, черные и темно-серые, с вязью готических букв, хмурые, как генеральская улыбка. Немецкий Каргин знал посредственно, но догадался, что видит труды о второй мировой, причем первоисточники — Роммель, Вальтер фон Рейхенау, Гудериан… Практики и теоретики танковых битв, сражавшиеся в песках Сахары, на тучных нивах Франции и в польских болотах…