«Живописно, но мрачновато», — решил Каргин и, нахмурившись, повернулся к Нагорной дороге. Она была безлюдна; вдали сверкало озеро, а за ним, словно серый гриб на краю начищенной сковородки, высился второй блок-пост. Пустой, как яичная скорлупа.
— Людей, что ли, не хватает…- с неодобрением пробормотал Каргин.
— Хватает, — эхом откликнулся Том. — Но Патрик-сан велел убрать солдат от озера. Недавно. Недели три назад.
— Зачем?
Они медленно направились к берегу по извивавшейся змеей тропе.
— Хватает, — эхом откликнулся Том. — Но Патрик-сан велел убрать солдат от озера. Недавно. Недели три назад.
— Зачем?
Они медленно направились к берегу по извивавшейся змеей тропе. Под обрывом, облизывая подножия скал, рокотали волны.
— Зачем? Хороший вопрос…- по губам Тэрумото скользнула улыбка. — Если Керк-сан позволит, я бы сказал, что у старых людей свои причуды. Наш почтенный хозяин необщителен и нелюдим. Ему не нравится, когда на него глядят. А солдаты глядели. Каждое утро, когда он бегал к озеру.
— Даже кошка имеет право глядеть на короля, — вымолвил Каргин, подумал и добавил:
— А как же мы? Ты, я, Арада, Симе и все остальные? Мы ведь тоже глядим.
— Мы — другое дело. Мы не чужие. Мы из его дома.
— Принадлежим ему?
— Что-то вроде того, Керк-сан.
За поворотом тропы открылся пляж — полоска желтого песка, стиснутая утесами, мотавшиеся по ветру кроны пальм, пара легких решетчатых домиков с натянутым между ними тентом и шезлонгами на деревянном помосте.
— Я бы не назвал старика необщительным. Случается, он даже разговаривает, — задумчиво произнес Каргин и покосился на японца. — С тобою тоже?
— Время от времени. Он…- Том, будто в нерешительности, опустил голову. — Если позволишь, Керк-сан, я расскажу… Наша семья знакома с ним давно и многим ему обязана. Еще с тех пор, как он работал в Токио, в американском посольстве… лет, наверное, пятьдесят… Говорили, что он был близок с Кику-сан… с матерью моего отца… очень близок, но я подробностей не знаю. Кику-сан умерла, когда я был ребенком. А отец…
— Что — отец? — спросил Каргин, сбрасывая рубашку и шорты. Они ступили на помост. Доски его были гладкими, теплыми, сухими.
— Отец об этом не говорит. Не принято порицать родителей и тех, кто оказал благодеяние… Отец — управляющий «Сумитомо Арсенал Индастриз», одной из компаний Патрика-сан. И он дал мне хорошее воспитание, в древнем самурайском духе… классическая поэзия, веротерпимость, понятия долга и чести, бу-дзюцу и кэмпо… [4] Еще — искусство благодарить и кланяться. Но Патрик-сан сказал, что этого не хватит.
— Правильно сказал. Не знаю, как в Японии, но в остальных местах кланяются редко. Еще реже благодарят.
— Теперь я это понимаю, — кивнул Том. — Мне двадцать восемь, и десять лет я прожил в Америке и здесь, на острове. Теперь я понимаю… Мир — это вовсе не Япония. Хотя Япония — лучшая его часть.
«Тоже парень не у дел, — мелькнуло в голове у Каргина. — Чужой в чужой стране…»
Они опустились в шезлонги, помолчали, взирая на вышитый пеной шелк океанских вод. Потом Каргин спросил:
— И все эти десять лет ты был при старике?
— Нет. Сначала — колледж, после — школа секьюрити, Гарвард и магистерский диплом… В школе учили стрелять, а в Гарварде — бизнесу, честному бизнесу, но когда научили, Патрик-сан сказал, что бизнес честным не бывает. Бизнес — это драка, в которой все дозволено. Занятие для настоящих мужчин. Для тех, кто не ведает жалости и не боится крови.
«Знакомая песня», — мелькнуло в голове у Каргина.
— И потому тебя определили телохранителем? Чтоб ты таскал пистолет и нож и не боялся крови? Том невесело усмехнулся.
— Наверное. Может быть. Не знаю. Видишь, сколько ответов… Но стоит ли их искать? Патрик-сан сказал: «Будь при мне. Служи». И это все.
— Долго ты здесь?
— Три месяца. С тех пор, как получил диплом магистра.
«На кой он тебе?.. — подумалось Каргину. — Пистолет протирать? Так, верно, бумага жестковата…»
Но вслух он этого не сказал, а предложил искупаться.
Больше в тот день они про хозяина не вспоминали, а говорили о другом — о детстве, о том, что оба родились в краях дальневосточных, что от острова Хонсю до уссурийской тайги рукой подать, и что, возможно, их поливало одними и теми же ливнями и ветром сушило тоже одним. Но тут Каргин сообразил, что он постарше на пять лет, и стал прикидывать, где обреталось их семейство в тот период, когда младенца Тома еще кормили из бутылочки. В Монголии?.. Или под Абаканом?.. А может, уже в Туркестане, в городе Кушке?.. Про Кушку он помнил, что отучился там четыре года в первой из своих школ, пока отца куда-то не перевели-в Тулу или в Ирбит под Свердловском.
На обратном пути, когда они добрались до озера, Каргин заглянул в пустовавший блок-пост. Проем в полуметровой бетонной стене, три амбразуры, затянутые паутиной, пол в сеточке трещин, светильник у потолка… Строение примыкало к утесу, и здесь к стене был принайтован бронированный шкаф — видимо, с боезапасом и снаряжением. Не найдя ничего любопытного, Каргин хмыкнул и вернулся к дороге.
Четвертое июля, День Независимости, был отмечен подъемом флагов, торжественным ужином, салютом и фейерверком, грянувшим на закате. После все перепились, а Каргин отправился в библиотеку и разыскал увесистый томик японской поэзии в переводах на французский. Но это чтение показалось ему слишком интеллектуальным; сунув книгу обратно в шкаф, он взял «Мартовские иды» Уайлдера, стопку детективов — Дэй Кин, Спиллейн и Макдональд; затем потянулся к «Сказкам южных морей» в темно-синем тисненом переплете, с серебряной шхуной, летящей на всех парусах к далекому, заросшему пальмами острову. Джека Лондона он обожал с детства: в Кушке, в гарнизонной библиотеке, детских книжек не нашлось, зато имелся Лондон в восьми томах, и Каргин прочитал их от корки До корки. Было ему тогда одиннадцать лет.