Щечки Кэти порозовели. Паркер недовольно пожевал губами, нахмурился, потом буркнул:
— Сестра говорила, что ты неплохо стреляешь…
— Какая сестра?
— Рыжая стерва Мэри-Энн, — с усмешкой промолвила Кэти.
— Та, которая много пьет, липнет к чужим парням и не желает отзываться на имя Нэнси.
— Было такое, — Каргин согласно кивнул.
— Послезавтра суббота, — Паркер резким щелчком сбил пылинку с пиджака. — Приходи в двенадцать к «Старому Пью». Постреляем.
Он встал и, не прощаясь, двинулся к проему в подстриженных кустах, обозначавшему выход из кафе.
— Фрукт, однако, — заметил Каргин.
— Самоуверенный болван! — прошипела Кэти. — Наследничек…
— А другие у Халлорана есть? Дети, там, или внуки?
— Старик, я слышала, женщин любил, но не был женат и о прямом наследнике не позаботился, — взгляд Кэти, скользнув по лицу Каргина, переместился на пальму, усыпанную алыми цветами. — Бобби и Мэри-Энн — дети его сестры Оливии Паркер-Халлоран… Но это ничего не значит. Ровным счетом ничего!
— Почему же?
Кэти неторопливо навивала на палец длинную каштановую прядь.
— Во-первых, потому что могут найтись и другие наследники. Во-вторых,
Патрик Оливию терпеть не может. Она младше на двадцать лет и родилась в четвертом браке его отца, Кевина Халлорана. Потом связалась с нищим баронетом из Йоркшира Джеффри Паркером, а тот ее обобрал и бросил. А Халлоран британцев ненавидит. Ирландский националист, поклонник фениев… субсидировал ИРА… говорят, субсидирует и сейчас. А кроме того…
Она замолчала, и Каргин, выждав минуту-другую, осторожно напомнил:
— Кроме того, есть и третье, так? И что же?
— Есть, и дело в Бобби. Старик уверен, что лишь настоящий мужчина может возглавить компанию, а Бобби…
— Бойскаут? Или плейбой?
— Глупец, фанфарон и самовлюбленный идиот… корчит из себя супермена…-
Кэти передернула плечами. — Любитель патронов большого калибра, больших машин и волосатых задниц. Может и свою подставить, не сомневайся!
Присвистнув, Каргин заметил:
— Я вижу, ты в курсе всех семейных дел!
— Если ты о пристрастиях Бобби, так в этом нет ничего секретного…- Кэти оперлась подбородком на переплетенные пальцы, продолжая глядеть куда-то мимо Каргина; лицо ее приняло задумчивое выражение. — Видишь ли, Керк, я из хорошей семьи, но небогатой, и манна мне с неба не падала. Был один случай, был да сплыл… А раз сплыл, то я решила, что позабочусь о себе сама. Найду богатого парня, вскружу голову и увезу в Париж…- она вдруг лукаво сощурилась и заглянула Каргину в глаза. — Кажется, твой отец — генерал? Наверное, он человек богатый?
Каргин, расхохотавшись от души, поднялся.
— Выстрел мимо, бэби! Старый русский генерал — это тебе не новый русский!
— он подхватил девушку под локоток. — Ну, пойдем… Пора трудиться.
Отец его был из кубанских казаков, служивших Отечеству верой и правдой без малого два столетия, но кроме чести, ран и орденов не выслуживших ничего ни у царей, ни у самодержавных генсеков. Отец никогда и не жаждал богатства, повинуясь иному императиву, ясному и четкому: солдат должен служить, сражаться и защищать. Что он и делал тридцать лет, пока не лишился пальцев на ноге во время штурма Панджшерского ущелья.
Что он и делал тридцать лет, пока не лишился пальцев на ноге во время штурма Панджшерского ущелья. За все труды и пролитую кровь получил неплохую должность, вернулся на родину в Краснодар, служил там в штабе округа, но в девяносто шестом, когда закончилась первая чеченская война, подал в отставку. Каргин расспрашивал, зачем да почему, а отец отмалчивался, темнел лицом и лишь однажды буркнул: орлы, мол, с лебедями и грачами в одной стае крыльями не машут.
Род свой Каргин считал по отцу, но походил на мать, светловолосую и сероглазую москвичку. По матери считаться было нечего — бабка Тоня ее «нагуляла» в сорок четвертом в оголодавшей, пропахшей порохом Москве, а от кого, о том в семье не говорилось. Должно быть, мать сама не знала — бабку Тоню Бог прибрал в шестидесятом, еще молодой и до того, как отец, учившийся в Академии Генштаба, повстречался с матерью.
Помнились, однако, Каргину фотографии красивой женщины в старом семейном альбоме да десяток книжек на английском — бабка Тоня была переводчицей, и мать, посмеиваясь, говорила, что от нее он унаследовал дар к чужим языкам.
«Драгоценный дар, — думал он временами, — дороже всяких денег!» Языки шли у него легко, особенно испанский, который вместе с английским преподавали в училище ВДВ, а потом — в Питере, на курсах спецподготовки. В Гаване и Кампечуэле он овладел им в совершенстве, а заодно обучился метать ножи и лассо, вспарывать горло навахой и драться на мачете. В память о тех временах остался не только язык, но и отметина над коленом, где вспороло кожу стальное лезвие в руках инструктора. Инструктор дон Куэвас был человеком суровым и таким же безжалостным, как его мачете — длинный изогнутый клинок, вдвое тяжелей кавалерийской сабли. Каргин иногда тосковал по этому оружию; в сравнении с ним сюрикены и проволока-удавка казались елочными игрушками.
В пятницу рабочий день завершился пораньше, к четырем, и Кэти повезла Каргина в город. Видимо, Сан-Франциско уже оправился от прошлых бедствий; все его здания — знаменитая Пирамида и миссия Долорес, консерватория и Янговский мемориал, музеи Азии и современного искусства, сто сорок театров и даже тюрьма на острове Алькатраз — все они выглядели вполне пристойно, а пальмы и другие насаждения успели вымахать метров на двенадцать. Впрочем, Каргин порадовался бы любому городу, что Москве, что Краснодару или Фриско, так как за время службы в Легионе в нормальных городах бывал не часто — пару раз в Париже, один раз в Риме, в период отпуска. Что же касается иных городов, каких-нибудь Киншас и Могадишей и даже Сараева, то они в момент появления там Каргина дружно лежали в развалинах или горели, или простреливались насквозь из минометов и тяжелой артиллерии. Центрально-Африканская Республика, где под Бозумом и Ялингой дислоцировался Легион, казалась сравнительно мирной землей, но ее города, те же Бозум и Ялинга, были просто огромными деревнями без всякой экзотики, кроме скакавших по пальмам обезьян и потаскушек, сшивавшихся в каждом баре. В силу этих причин Фриско очень понравился Каргину — так же, как нравилась ему Кэти. В сравнении с женщинами племен мбунду, барунди или пенде она была просто королевой красоты.