Габариты, надо сказать, впечатляли. Кажется, мой конь был несколько меньше. Но — дело вкуса. Кому-то нравятся стройные женщины, кому-то полные. И уж испортить мне настроение чужим вкусом не получится.
— Зачем мне в хозяйстве такая кобыла? — Напротив, от слов Ахмеда стало весело. — Любимая женщина — это та, которую хочется носить на руках.
Настроение требовало выхода. Я подстегнул коня и погнал вдоль улицы, словно пытаясь догнать улетевшее счастье.
Сзади гикнул Ахмед. Он обожал скачки, и что дело происходило посреди города, не играло особой роли.
Прохожие шарахались в стороны. Кажется, уже начинало смеркаться. Свежий ветер обдувал лицо, пытался проникнуть под плотный мундир.
Хорошо!
Наверно, я с легкостью проскочил бы через весь город, но в одном из дворов промелькнул знакомый возок.
Я натянул поводья так резко, что конь взвился на дыбы. Рядом взвился конь Ахмеда. Только, в отличие от меня, кочевнику сей маневр был привычнее.
— Нам сюда.
Теперь оставалось проверить, кто лучше, а кто хуже — незваный гость в моем лице или татарин за моей спиной?
Монс не была царицей, и стать законной женой монарха ей было не суждено. Но бедную Евдокию уже отправили в монастырь, и теперь любовница чувствовала себя едва ли не самой важной женщиной в стране.
Но только женщиной. Никакого влияния на дела Анна не имела. Да они ее, наверно, и не интересовали. Зато самомнения у фаворитки стало хоть отбавляй.
Уже у входа я был остановлен важным мажордомом, а может, привратником в ливрее.
— Сюда нельзя, — с акцентом, но как нечто твердо заученное объявил мажордом-привратник.
— Доложи: командор Кабанов. — Я подпустил на свое лицо выражение непробиваемого высокомерия.
Шум во дворе привлек внимание. В окне второго этажа появилось веселое лицо Петра, и зычный голос долетел даже сквозь дорогое стекло:
— Командор! Иди сюда!
Я небрежно отодвинул слугу плечом и прошел в дом.
Не люблю холуев. Мужчина может получиться из дворянина, из беспризорника, из вора — но никогда из слуги.
У Монс Петр был вместе с неизменным Алексашкой и каким-то явно военным мужчиной, хотя в данный момент обряженным в обычный «штатский» камзол. Следовательно, царь прибыл сюда отнюдь не для любовных утех. А отсутствие на незнакомце формы — очевидно, предосторожность против узнавания. По мундиру легко узнать страну. Сразу возникает вопрос: зачем? Но партикулярное платье превращает человека в частное лицо.
По мундиру легко узнать страну. Сразу возникает вопрос: зачем? Но партикулярное платье превращает человека в частное лицо. Мало ли с кем порой общается государь?
Незнакомцем мужчина оставался не дольше минуты. Нас представили друг другу, и я узнал, что передо мной посланник Августа генерал Карлович.
Не скрою, впечатление он производил приятное. Или я после предыдущей встречи размяк настолько, что был готов любить весь мир? Кроме одного баронета. Уж к нему меня не заставит хорошо относиться никто и ничто.
Стол был накрыт на четверых, и сейчас слуги спешно ставили пятый прибор.
Анна прежде посмотрела на меня со скрытым недовольством. Сказалась немецкая бережливость и нежелание тратиться еще на одного гостя. Затем ее взгляды стали в чем-то даже интригующими. Она была любовницей государя, но любила ли своего повелителя? Уж я-то помню ее конец…
Может, я просто недопонял женщину и в данный момент приписал ей то, чего пока нет?
О делах почти не говорили. Дело не в том, что Петр опасался утечки информации. Хотя подкупить подарками и лестью любовницу царя был бы весьма неплохой ход для любого дипломата. Если бы не одно «но».
Не знаю, как будет со Скавронской, пока Петр относился к женщинам исключительно как к объектам вожделения. Неким безмозглым и бесчувственным куклам, предназначенным лишь для удовлетворения мужских потребностей.
— Это тот самый человек, который совершил рейд на Кафу и захватил Керчь, — отрекомендовал меня царь. — Между прочим, бывший флибустьер.
— Видели бы вы, как он дерется! — подхватил Алексашка. — Один десятерых стоит!
Но мне показалось, Меншиков немного завидует моим последним делам. Раньше этого не было. Теперь будущий Светлейший мало-помалу начинает ревновать ко всем, кто пользуется доверием Петра. Пока не настолько сильно, однако в грядущем вполне возможны осложнения с этой стороны.
Карлович посмотрел на меня с уважением. Он принялся расспрашивать, как мне все удалось. Пришлось объяснить — все дело в турецкой беспечности и неготовности отразить удар. В противном случае ничего бы у нас не вышло.
И конечно, подготовка. Драться самому — не велика заслуга. Надо научить драться других. Да так, чтобы, идя в бой, они были уверены в своей непобедимости.
— Одна беда, — с оттенком веселья сообщил Петр. — Повелений не дожидается. Что в голову придет, то и творит.
— Я просто предугадываю невысказанные желания Вашего Величества, — в тон ему отозвался я.
Потом разговоры перетекли на обычную болтовню, частенько именуемую «светской». Под вино можно говорить о чем угодно. В смысле, о любых пустяках.
После обеда, вернее ужина, перешли в другую комнату и закурили. Тут мы уже оставались чисто мужской компанией, и Петр смог переключиться на дела.