— Да и сам Петр постоянно с немцами якшается. Словно не русский царь, а бог весть что!
— Наряды басурманские носит, тьфу!
— Вот при отце его, сказывают…
Ширяев вздохнул. Он-то знал, что защитники и ревнители старины обречены. Наверняка все эти люди скоро лягут под топор, даже не чуя под собой вины.
Или нет? Если разойдутся с миром, то даже у Петра не будет причины их преследовать, мстя за виденные в детстве картины. А Суриков пусть ищет другой сюжет. Их всегда достаточно в истории любой страны.
Да, пусть ищет…
Весна действительно потихоньку вступала в права. В сплошном снежном покрове появились проталины. Прежде — малочисленные и небольшие, потом — крупные, обещающие в ближайшее время слиться в одну. Сам снег стал ноздреватым, а за ним лед на Дону перестал внушать доверие и служить естественной зимней дорогой.
Потом как-то в одночасье грязно-белое исчезло, и только продолжающийся по реке ледоход напоминал о миновавшей зиме.
Егеря практически все время проводили в поле. Месили грязь, совершали всевозможные перестроения, а уж стрельбами занимались с таким усердием, что пороха было истрачено едва ли не как за обычную войну.
Последние льдины исчезли, словно их никогда не было. И почти сразу пошла в рост трава. Воздух пропитался ее ароматами. Многим, кто вынужден был сидеть в некогда чужой, а ныне своей крепости, захотелось домой. Там тоже все начинает зеленеть, но, кажется, ярче и сильнее. В родных местах все лучше.
Тут Шеин и собрал стрельцов. Надменно выпятив бороду, новоявленный генералиссимус объявил царскую волю. Прежние полки остаются на службе до конца лета, пока не будут подготовлены новые. После чего каждому стрельцу предоставляется выбор — или идти в солдаты на общих основаниях, или записываться в другое сословие. Понятно, не дворянское. На это могли претендовать разве что высшие офицеры, правда, при условии службы там, где потребуется государству. Но сословий много. При наличии денег можно заниматься торговлей, по мере возможностей — каким-либо иным делом в городе, а то и становиться государственными крестьянами.
— Думайте, кому что лучше.
— Думайте, кому что лучше. До осени времени много, — закончил Шеин, опуская руку с бумагой.
Новость ошарашила. Хоть и ворчали стрельцы на тяжкую долю, однако сейчас они были сословием служивым, с кучей льгот, а тогда станут простыми людьми. Теми, с которыми власть вообще не считается.
— Да что это деется? — первым озвучил общее настроение пятидесятник Евсей Рыжов, человек, известный в стрелецких полках тягой к правде. — Мы Азов брали, за царя кровь лили, а теперь без надобности?
— Знаем мы крестьянскую долю! Видали, как их на работы гоняют! — донесся голос из толпы. Только этот говоривший предпочел на передний план не выступать.
Дальше отдельных слов стало не разобрать. Зато в сплошном гуле отчетливо чувствовалось общее недовольство.
А вот гнева пока не было. Завести себя как следует люди не сумели. Это же не сразу происходит. Потому обратили внимание, как болтавшиеся там и здесь егеря словно невзначай собрались группами, а группы те больше походили на строй.
Хотя стрельцов было заведомо больше, но солдаты сумели окружить их. Да и ружья говорили о многом. Тем, кто видал, как царские прихвостни умеют с ними обращаться.
Предусмотрительные! Стрельцы явились послушать воеводу при одних саблях. Хоть не шибко любили Шеина, да коварства такого за ним не подозревали. Не немец же, чай! Свой, русский.
Гул поневоле перешел в глухой ропот.
— Я неясно сказал? — громогласно спросил боярин.
Все четверо полковников стояли за его спиной. Им-то что? Начальство! Ох, мало ихнего брата на копья подняли при Софье!
Ширяев стоял со своей охотничьей командой и молил всех святых, чтобы все обошлось. Для их же блага!..
— Вам же лучше! — выкрикнул Колзаков, один из стрелецких полковников. — Сами хотели домой скорее, так пользуйтесь, пока опять в поход не послали. Крым воевать или Валахию.
Фраза заставила призадуматься. Терять привилегии не хотел никто. Но и воевать тоже. Хотелось прежней спокойной жизни под боком домочадцев. Чтобы служба была, но необременительная. И прежние вольности. Не как сейчас.
И уж совсем не хотелось тащиться к Крыму. Тем, кто постарше, еще помнились неудачные походы Голицына, когда умерших было намного больше, чем убитых, а славы и пользы — ни на грош.
Может, и в самом деле лучше по домам?
И уже потянулись прочь самые первые. И благоразумные, и робкие, и те, кому все равно.
Им никто не препятствовал. В глазах егерей читалось откровенное облегчение. Оно понятно, кому же хочется братскую кровь проливать? Не басурмане, такие же православные люди.
Да и при чем здесь служивые? Из века в век все решает начальство, а отдуваться приходится солдатам.
Нет, чтобы решать дела всем миром, по справедливости, правде и совести!
Да только где эту справедливость найти?
До Бога высоко…
9. Кабанов. Крымские берега
Майское солнце припекало словно в июле. Жара стояла невыносимая. Мундиры пропитались потом. Во рту поселилась пустыня с ее безвлажием и пылью. Распухшим ногам было тесно в сапогах. Давила амуниция. Еще задумывая поход, я решил ограничиваться минимумом повозок, этого бича нынешних армий. С одной стороны, солдату, конечно же, легче, когда часть необходимого везут следом, с другой — это сильно замедляет марш.