Он прошелся вдоль валежника. С обеих сторон его ограждал непроходимый подлесок. Луис подумал, что пройти на ту сторону можно только преодолев эту кучу. Вокруг у самой земли стлались обильно разросшиеся заросли крапивы — Луис часто слышал похвальбы разных людей, якобы невосприимчивых к ней, но знал, что на самом деле таких почти нет. Дальше он заметил громадные и невероятно колючие кусты терновника.
Луис отошел назад, к центру кучи. Он смотрел на нее, засунув руки в карманы.
«Не хочешь ли попробовать перелезть через нее, а?
Нет-нет, босс. Зачем мне эти глупости?
Замечательно. Иначе это был бы прямой путь в твой же лазарет, Лу, со сломанной ногой.
Конечно! Какая глупость».
Несмотря на эти мысли, он вдруг начал карабкаться на валежник.
Он уже был на полпути вверх, когда под ногой что-то сдвинулось с тяжелым треском.
«Кости рассыпались, док».
Когда треск раздался снова, Луис начал поспешно карабкаться обратно.
Рубаха вылезла у него из штанов.
Он достиг земли без происшествий, ладони его были в бурой пыли от коры. Он пошел назад, к тропе, ведущей к дому, где дети ждали от него вечерней сказки, к Черчу, который проводил сегодня последний день в качестве донжуана, к чаепитию на кухне с женой.
Он еще раз оглядел поляну, подавленный ее молчанием. Откуда-то появился туман, начинающий обволакивать могилы. Эти концентрические круги… словно, сами того не зная, поколения детишек Северного Ладлоу воздвигали копию Стоунхенджа.
«Но, Луис, ты уверен, что это все?»
Хотя он успел бросить только беглый взгляд за валежник, прежде чем треск заставил его спуститься, ему показалось, что он увидел тропу, уходящую дальше в леса..
«Не твое дело, Луис. Пусть себе уходит».
«Правильно, босс».
Луис повернулся и пошел домой.
Он не спал этой ночью еще через час после того, как улеглась Рэчел. Перелистал стопку медицинских журналов, которые уже читал, не признаваясь себе, что мысль о сне заставляла его нервничать. У него никогда раньше не бывало снохождения, и откуда он знал, что это единичный случай… что это не произойдет опять?
Он услышал, как Рэчел встала, и потом она нежно позвала:
— Лу? Дорогой, ты идешь?
— Сейчас, — сказал он, выключая свет над столом.
В этот раз засыпание заняло у него больше семи минут. Во всяком случае, когда он лежал и слушал сонное дыхание Рэчел, видение Паскоу показалось ему меньше похожим на сон. Вот сейчас он закроет глаза и услышит скрип двери, и войдет наш домашний призрак, Виктор Паскоу, в своих красных шортах, с торчащей ключицей.
Луис поежился, представив почему-то, как холодно сейчас вылезать из постели и тащиться на Кладбище домашних животных, снова видеть эти грубые круги, залитые лунным сиянием, и тропу, уходящую в дальние леса. Думая об этом, он немедленно просыпался.
Уже за полночь сон сморил его. В этот раз ему ничего не снилось. Он проснулся в семь тридцать от звуков бьющего в окно холодного дождика. С преувеличенным вниманием осмотрел простыни. Они были белоснежными. Ноги его, хоть и со свежими мозолями, тоже были чистыми.
Луис, насвистывая, отправился в ванную.
19
Мисси Дэнбридж сидела, с Гэджем, пока Рэчел отвозила Черча к ветеринару. В этот вечер Элли не могла заснуть до одиннадцати, объясняя, что она не может спать без Черча, и требуя воду стакан за стаканом. Наконец, Луис отказался давать ей еще, боясь, что она описается. Это вызвало такой приступ ярости, что Луис с Рэчел недоуменно уставились друг на друга.
— Она боится за Черча, — сказала Рэчел. — Не трогай ее, Лу.
— Ничего, я надеюсь, это ненадолго.
Луис был прав. Крики Элли скоро перешли в сдавленные всхлипывания. Потом настала тишина. Когда Луис зашел к ней, она спала на полу, обняв кошачью корзинку, где Черч почти никогда и не спал.
Он взял ее на руки, перенес на кровать, бережно убрал с ее лба растрепавшиеся волосы и поцеловал. По внезапному наитию он прошел в комнату, взял листок бумаги, написал: «Буду завтра, люблю, Черч» — и приладил листок к кошачьей корзинке. Потом он вернулся к Рэчел. Она ждала его. Они уснули в объятиях друг друга.
Черч вернулся домой в пятницу, когда кончилась первая рабочая неделя Луиса; Элли приготовила ему подарок, потратив часть денег, выдававшихся ей, на коробку кошачьих лакомств, и едва не отшлепала Гэджа за попытки подергать кота за хвост. Гэдж захныкал, но не очень недовольно — для него выговор Элли был равносилен Божьему наказанию.
Вид Черча опечалил Луиса. От его былого проворства не осталось и следа. Он больше не расхаживал с гордым видом; теперь его походка была медленной и осторожной, как у инвалида. Он позволял Элли таскать себя на руках. Он не собирался выходить, даже в гараж. Он изменился.
Он изменился. Может, это было и к лучшему.
Ни Рэчел, ни Элли, казалось, ничего не заметили.
20
Бабье лето пришло и прошло. Листья пожелтели, потом быстро пожухли. После одного холодного дождя в середине октября они начали опадать. Элли начала приносить из садика украшения, которые они готовили к Хэллуину, и рассказывала Гэджу историю про Всадника без головы. Гэдж радостно лопотал про какого-то Дядю Чихача, когда его укладывали спать. Рэчел смеялась до слез. Это было для них хорошее время.